Я долго стою возле доски с прикреплённым листом из двенадцати фамилий, расставленных по алфавиту, пытаясь впихнуть между Акрос Марией и Егором Боро свою фамилию. Всё кончено. Мой мир рухнул. Холодная рука дьявола сдавила мне горло.
С чудовищным усилием я заставляю себя отойти и направить своё тело домой.
Я не могла ждать ещё год. Я была уверена, что произошла роковая ошибка – кто-то перепутал списки или фамилии, но я должна была поступить. Тогда на собеседовании я что-то почувствовала – связь между нами, его согласие принять меня в свою тесную семью. Это какая-то глупая, несправедливая ошибка.
Я летела в Подколокло, чувствуя себя старым чугунным локомотивом, падающим в пропасть. Я рычала, до боли сводила зубы, ревела как животное и плакала, пугая людей и не смущаясь того, как выгляжу, и того, что на меня все смотрят.
Несколько дней я пребывала в отчаянии с ощущением дыры, зияющей в душе. Внутри меня смешались жалость к себе и тошнота, а потом накрыла чёрная волна тоски. Мне было плохо наедине с собой, и ничто не могло меня утешить. Видимо, мне предстояло утонуть в собственных слезах. На работу я, конечно, не пошла. Сказала, что заболела, и несколько дней не вылезала из-под одеяла. Тем не менее заявление об увольнении я забирать не стала. Поначалу в голове было мутно, а затем прояснилось. Вскоре у меня появился план. Мне нужно встретиться и поговорить с ним, попросить совета под предлогом того, что я хочу снова поступать в следующем году. Спросить, где я допустила ошибку и как это можно исправить.
Я написала ему в «Фейсбуке»[11]
, не сильно надеясь, что он ответит, но что я теряю? Он согласился встретиться со мной на следующий день на открытии выставки в Музее современного искусства. Набираясь решимости, я до утра сидела у окна, смотря на узкую улочку подо мной. Занимался рассвет, небо было восхитительно розовым. Когда издали донёсся шум первого трамвая, мерные шаги первого прохожего, я вскочила и долго и тщательно собиралась. С беспокойством, словно в ожидании гостей, ходила по комнате и тёмному коридору. Устав расхаживать туда-сюда, я села и просто ждала назначенного времени, которое тянулось неизмеримо долго.На улице шёл дождь, прохожие, съёжившись в своих пальто, выглядели несчастными, а меня накрыло сладкое предчувствие, что, возможно, сегодня я смогу заполучить весь мир. Я смелая, остроумная, пугающая и совершенно замечательная.
Я прихожу в музей и осматриваюсь. Профессор выступает с приветственной речью. Все хлопают не из вежливости, но восхищённо. Я стою неподвижно и не свожу с него глаз. Он это замечает и враскачку подходит ко мне. Я вытягиваюсь как стрела. Сердце громко стучит.
– Здравствуйте. Родион. Родионович, – медленно говорю я. Звук его имени завораживает, как и его удивительное лицо.
– Здр-р-р-р-авствуйте! – жеманно передразнивает он.
Ему нравилось, как я не выговаривала «эр», а в его имени их целых две.
Я молчу, пребывая в шоке от его близости.
– Ну? – спрашивает он, – о чём ты хотела поговорить?
Я откашливаюсь и сбивчиво объясняю, что очень хочу у него учиться, что мне это нужно, что я уволилась с работы. Он искоса смотрит на меня.
– Тебе ведь известно, что, поступив к нам, ты всё время должна будешь посвящать учёбе?
Я киваю.
– Думаю, мы можем взять ещё одного человека, – говорит он, – но при одном условии.
Я вскрикиваю, не успевая подавить этот звук.
– Я готова на всё, – быстро отвечаю я, опасаясь, что он передумает.
– Ты больше не будешь работать с темой анорексии.
Я чувствую, как по телу устремляется вверх холодок, а потом скатывается вниз по спине – ощущение, которое я могу приравнять к уколу анестезии. Неужели всё дело в анорексии? Мрачный абсурд ситуации поражает меня до мурашек.
– Согласна! – отвечаю я.
– Посмотри выставку, – говорит он и быстро уходит.
Глава 5. Юлия и Абеляр
Я влюбилась в него с первого взгляда по фотографии задолго до того, как впервые увидела вживую.
Листая ленту «Фейсбука», я случайно наткнулась на фотоальбом с вечеринки по случаю посвящения первокурсников Школы в студенты. Я знала про существование Школы, но у меня и в мыслях не было, что когда-нибудь я буду там учиться – Школа находилась в Москве, а я жила в другом городе. Несколько десятков фотографий, с которых брызгами била в лицо безудержная энергия. Казалось, они были сделаны не сейчас, но десятки лет назад, где-то во время существования «Студии 54» под патронажем Энди Уорхола.
Люди похожи на вампиров – вспышка поджигала красные зрачки, высвечивала мертвенно-бледные лица девиц со смазанной красной помадой вокруг ртов. Мутно-размытые фигуры застывали в полуфазе, застигнутые камерой врасплох, другие позировали в утрированно расслабленных позах, катались по полу, курили, пуская кольца дыма, или, изображая кровожадные взгляды, выставляли в камеру средний палец. Одна девица застыла в падении, выкинув в воздух ноги в колготках, с ползущей под подол стрелкой. Был ещё чей-то язык во весь кадр, а парень в расстёгнутой рубашке, обвешанный цепями, как наркобарон, показывал написанное на груди слово «говно».