Вероятно, дьявол

Торт, который мы сможем вместе съесть на мастерской, должен стать символом сплочённости нашей группы. Но не просто банальный торт, а торт с изюминкой, торт специально для Профессора.

Если у тебя есть лимоны, сделай лимонад. А у меня есть обычный прямоугольный торт, пусть будет «Птичье молоко», и сделанный по заказу лист съедобной сахарной глазури, на котором напечатана фотография – та самая, где мы лежим в шезлонгах на фоне осеннего леса, сделанная на Николиной Горе.

Я представляла, как Мастер будет хохотать, когда снимет картонную крышку с коробки торта и увидит, что на нём изображено. Я надеялась, что он оценит продолжение, которое получит наш совместный фотопроект, которым он так загорелся в тот вечер на дипломатическом пляже.

Со вторым подарком, от меня лично, дело обстояло сложнее. Я пыталась копить, откладывала деньги в ящичке комода, и, несмотря на то, что экономила даже на самом необходимом – еде и колготках, – я сидела без работы и скопить на что-то грандиозное не получалось. В голову лезли банальные мысли. Я уже отчаялась придумать что-то особенное – времени оставалось мало – и уже была готова пойти в магазин для взрослых, чтобы выбрать что-то из их незамысловатого ассортимента – наручники, ошейник, кляп или плётку. Меня останавливало то, что я знала – он такое не любит. Я представляю, как смотрю на него и слышу заранее, что он скажет:

– Фу, это так пошло, – а потом добавит: – Это подарок для тебя или для меня? Ты ведь хочешь, чтобы я на тебя надевал кляп и тебя заковывал в наручники?

И он был бы прав – не его я собиралась хлестать плёткой.

Идея пришла внезапно. Он лежал на кровати в Подколокло, в наполненной красным светом комнате, а я встала, чтобы поднять и аккуратно сложить его вещи, чтобы наутро они не были мятыми. Больше пошлости он не любил только ходить в мятом. Когда вешала его джинсы на стул, услышала звон монетки, которая выкатилась из кармана и упала на пол. Следом за ней выпал его школьный пропуск. В Школе студенты называли его по имени-отчеству или Профессором, а за спиной в шутку – Принцем. Я подняла пропуск и вслух прочитала:

– Родион Родионович Принцып. Мастер.

– Мастер-фломастер, – сказал он, – положи, где взяла.

Мастер. Фломастер. Я наконец придумала, что подарю ему, и так обрадовалась, что запрыгала на месте и захлопала в ладоши. Он не догадался, что привело меня в такой восторг, и спросил, что случилось. «Это сюрприз», – ответила я. Так и было, так и было. Сюрприз. Я забилась к нему под одеяло и, всё ещё заливаясь смехом, целовала и тискала, как самое драгоценное в мире существо.

Он запретил мне произносить слово «любовь», но я вся изводилась от желания признаться в любви, которая не смеет себя назвать. Мой подарок – это признание в любви, а также – это шутка, над которой, если мне повезёт, он посмеётся. Смех – наивысшая из похвал. Я готова пойти на многое, чтобы услышать его смех. Не знаю почему, но я была уверена, что это хорошая идея и развеселит его. Может, ему даже понравится.

Я сделаю татуировку. Я не очень-то любила татуировки, предпочитая им чистую, как у Профессора, кожу, хотя у меня и была парочка надписей на руке (Голод и Anorexia), которые в своё время я не могла не сделать, а теперь будет ещё одна на двух ногах. Чёрным готическим шрифтом я напишу на участке кожи чуть выше колен, но ниже края юбки – «Мастер» на левой ноге, «Фломастер» на правой. Вот моё признание в любви – я люблю его и ничего не боюсь.

Порой он заставлял меня перечислять, что со мной не так: стеснительность и ханжество, фригидность и холодность, невзрачность, паршивая квартирка и, наконец, злоупотребление алкоголем. Я не находила в себе ничего, за что меня можно было бы любить. Шагая в тату-салон, я надеялась, что он полюбит меня за мою преданность. И татуировка была сделана, чтобы лишний раз доказать, – мол, вот она я, смотрите, какая я хорошая, какая преданная ученица, я сделаю всё, чтобы вас рассмешить. Было совсем не страшно и даже приятно.

Свеженькая татуировка блестела на покрасневшей коже. Раньше всё, что я делала, выходило как-то криво, чего-то недоставало, но вот она – моя татуировка – получилась идеальной, такой красивой, что от радости, подступившей к горлу, я чуть не захлебнулась. Сидя на кушетке в тату-кабинете, я и плачу, и восхищаюсь – всё разом, размазываю слёзы по лицу, но они всё равно падают и звонко разбиваются о голые ноги. По дороге домой я покупаю новое бельё и колготки.

Наступила среда. Я спала плохо, но, несмотря на это, чувствовала себя хорошо, ещё лучше, замечательно. Я пошла в Школу, надев длинное, ниже колен платье, чтобы до времени скрыть сюрприз.

Шагая по опавшим листьям, с тортом в коробке, я чувствую себя окрылённой. Я рада настолько, что выгляжу глупой. Глупо улыбаюсь, покупая перед занятиями в магазине рядом со Школой одноразовые тарелки и приборы. Но, войдя в класс, пытаюсь сомкнуть губы, чтобы не выдать своего нетерпения.

Увидев коробку с тортом, Профессор с искренним удивлением восклицает: