Вероятности. Наваждение. Часть вторая

– Так, Сергей, – начал Пётр, – давай проясним. Есть проект – заметь, твой проект, – под него выделены деньги. У тебя – обязательства. А ты говоришь, что прекращаешь работать. В чём дело?

– Тебе Кирилл не доложил ещё?

– Рассказал, да. Но я хочу от тебя услышать.

– Пожалуйста: нахрен такую работу. Удовлетворился?

– Нет. Вставай – пойдём на воздух. Там поговорим. Здесь нельзя.

– Я не двинусь с места, – заявил Сергей. – Мне нечего тебе сейчас сказать.

– Сергей, давай не нагнетать, – более спокойно попросил Пётр. – Пойдём поговорим. Нам обоим это сейчас нужно. Лучше сразу расставить все точки над i, чем тянуть рязину.

– Серёг, – вклинился Кирилл, – он дело говорит. Пошли.

Харитонов вздохнул и поднялся с кровати.

В сквере неподалёку от гостиницы все трое сели на длинную деревянную лавочку с удобно изогнутой спинкой. Рабочий день ещё не кончился, народа в сквере почти не было. Тень под ветвями каштанов спасала от жары.

– Я понимаю, – начал Пётр, – тебя не устраивают опыты на людях. И это нормально, не спорю. Почти каждый человек высказался бы так же, как ты. В нашей реальности такая научная деятельность – просто нонсенс. Но посмотри на это с другой стороны. Вспомни, как двигался прогресс в медицине с конца двадцатого века? Еле-еле, маленькими шажками, наощупь, словно в темноте. И немудрено – лабораторные животные мало что давали медицине. Да и сейчас мало что дают. А кроме них? Максимум – ранние стадии человеческих эмбрионов. И всё! Это как смотреть через мутное стекло ночью. А потом раз – и прорыв. Появились нары. Не наводит на мысль?

– Но их же не здесь создали, – ответил Харитонов. – Мы все знаем разработчиков. Какая связь?

– Конечно, не здесь, – усмехнулся Колокольников. – Но как они действуют? Неужели ты, Сергей, думаешь, что все те мишени в человеческих клетках, на которые нацеливают медицинские нары, из воздуха возникли? Или из опытов на животных? Ты же ясно понимаешь, что большинство заболеваний не возникает из-за какого-то одного точечного нарушения. Это всегда комплекс, одно цепляется за другое. Одно нарушение вызывает каскад других изменений, а организм приспосабливается. Если же убрать первоначальное нарушение, возвращая к норме, поменяется и весь каскад. И как эти резкие изменения скажутся на здоровье человека, на мышках и обезьянах не изучишь. Здесь же, в этой лаборатории, изучают все такие взаимодействия до мелочей, меняют одно, другое, следят за последствиями. И всё на самом подходящем объекте – человеке. Если бы не лаборатория, не было бы таких подробных программ для наров, и никогда бы они не прошли клинические испытания. И твоего проекта в итоге бы не было. А все возрастные болезни, которые мы сейчас успешно лечим, до сих пор висели бы дамокловым мечом над каждым человеком. Так что подумай об общемировой пользе, прежде чем обвинять всех и терзать себя. Ты же тоже сюда не с лекцией приехал. Понимаешь, о чём я?

– Да, не с лекцией, – согласился Харитонов. – Я приехал тоже экспериментировать на людях. И хоть это практически официальное клиническое исследование, оно основано на преступлении! Преступлении врачей из вашего бункера. Это не врачи даже. Это Гитлер, это Менгеле, чёрт возьми!

– Не стоит сравнивать, Сергей, – остановил его Колокольников. – Гитлеровские учёные экспериментировали на заключённых, на невинно осуждённых режимом. Хотя, заметь, все они были обречены так или иначе умереть в лагерях. И только потому, что Германия проиграла войну, стали известны подробности этих экспериментов. Страны-победители же как проводили опыты на людях, так и продолжили это делать в абсолютной секретности. Ну и не в таких масштабах, конечно. Все ждали той минуты, когда можно будет выйти в легальную плоскость. Помнишь Хэ Цзянькуя в восемнадцатом году? Это был пробный шар, который показал, что общество ещё не готово. Потом эксперименты в Мексике 48-го и 51-го годов. И как результат – убийство доктора Сильвио Мартинеса в 2052 году активистами «Естественного мира». На этом всё – попытки прекратились. Однако лабораторий, подобных нашей, десятки по всему миру. Десятки! Они продолжают работать. Потому что ясно – без опытов на людях никакого прогресса не будет.

– Мне такой прогресс не нужен! – воскликнул Сергей. – Спасти в будущем одних, убивая и калеча сотни сейчас? Кто вправе делать выбор, кого убить, а кого вылечить?

– А что, – спросил Кирилл, – пускай все больные умрут? Никого лечить не надо? Так ты считаешь? Или, может быть, пусть несколько больных умрут, зато остальные выздоровят?

– У тебя здесь именно такая ситуация, – поддержал Пётр, – ты работаешь с безнадёжно больными людьми с их согласия. Они в общих чертах проинформированы о возможных последствиях экспериментального лечения. Так что лично ты и твои коллеги никакого преступления не совершаете. Оцени трезво ситуацию и перестань дурить!

– Я не могу сейчас… – произнёс Сергей, закрыв глаза. – Я не знаю, кому и чему верить. Кто прав, кто не прав… Не сейчас…

Он встал и медленно зашагал по дорожке.