Вероломство

Ходили упорные слухи, что Томас, в своем стремлении раздобыть информацию, договорился с представителями Вьет-Конга о встрече в тот день, когда была устроена засада. Потом он передумал — умыл руки в последнюю минуту — и отправил Куанг Тая, Бенджамина и Стивена одних, понадеявшись, что не случится ничего плохого, если его не будет с ними. А вьет-конговцы напали на них. Все трое погибли. Видимо, это было тяжелым уроком для Томаса Блэкберна, который понял, что партизанам-коммунистам нельзя не только доверять — их трудно даже перехитрить. Тут на гарвардском интеллектуализме не выедешь. Он считал, что его критика американской, неправильной, по его мнению, политики в Южном Вьетнаме склонит партизанов Вьет-Конга оставить его людей в покое. Ведь он не империалист. Засада показала, что он был или слишком самонадеянным, или просто наивным.

Все: от снохи до корпуса американских военных советников и самого президента Кеннеди — ждали от Томаса оправданий. Думали, что он опровергнет слухи.

А он отмалчивался.

«Я беру на себя, — говорил он Дженни, Абигейл, коллегам, клиентам, военным и репортерам, — всю ответственность за случившееся».

Они и возложили на него эту ответственность.

После похорон сына он ненадолго отправился в Индокитай. Компания его быстро обанкротилась, а президент Кеннеди отказался, как говорили, от смелого шага — назначения Томаса Блэкберна послом в Сайгоне. Томас ничем не выдал своего разочарования, принимая удары судьбы как нечто заслуженное и ожидаемое. Он по-прежнему не отвечал на умозрительные обвинения — просто удалился в свой дом на Бикон-Хилл, посвящая все свободное время садоводству и увлечению редкими книгами.

К лету Дженни пришла в себя от потрясения, вызванного гибелью мужа. Она поняла, что не может долее оставаться в доме свекра. Встречаясь на улице с Абигейл Вайтейкер-Рид, ставшей по милости Томаса вдовой, она не находила слов. С ее детьми перестали водиться сверстники, потому что имя Блэкбернов значило теперь совсем не то, что раньше. И деньги заканчивались. Состояние Элизы, заработанное еще в конце восемнадцатого века, позволяло ей с шестерыми малыми детьми и свекром-парией лишь кое-как перебиваться.

Но главная причина заключалась в самом Томасе. Дженни не могла больше видеть его каждый день за утренним кофе, слышать, как он возится в саду вместо того, чтобы что-то делать. Искать работу. Бороться за себя. Начать все сначала. Хоть что-нибудь делать.

Наконец она твердо решила устроить свою жизнь и жизнь своих детей вдали от Бостона. Дженни позвонила отцу. Конечно, сказал он ей, ты можешь возвратиться домой. В глубине души он всегда на это надеялся.

Она наняла грузовик и договорилась со старшеклассниками из южного Бостона, чтобы они помогли ей погрузить те немногие вещи, какие они со Стивеном нажили за девять лет. В тот же день, но немного позже, приехал отец, который отвез их во Флориду. В грузовике рядом с ним сидели Зеке и Ребекка, а остальных детей Дженни взяла в легковую машину.

Томас бесстрастно взирал за их отъездом с крыльца. Когда Дженни заранее объявила ему, что собирается «домой», он не принял ее слова всерьез, и вот уже узкую улицу перегородил грузовик, и дети играют в пустом кузове. Он приготовился смириться с неизбежностью.

— Вы уезжаете, — сказал он снохе.

— Что в этом такого? — Она решила не позволить ему повернуть разговор так, чтобы ей пришлось защищаться. — По крайней мере, дети подышат свежим воздухом.

— Свежим воздухом? Воздуха предостаточно и в Бостоне. Возьми их на крышу дома, и пусть вбирают в себя воздуха сколько влезет. А чем плоха Эспланада? Дети могут гонять на велосипеде по набережной куда пожелают. Я буду с ними. А парки? В городе полно парков. Это не сравнится ни с каким частным владением.

Дженни понимала, что он хоть и безобидно, но смеется над нею.

— Вы думаете, дети должны играть на улице?

— Почему бы нет? Конечно.

«Жаль, что тебя не переехали в детстве», — злорадно подумала она. Но тогда она не повстречалась бы со Стивеном, и у нее не было бы от него детей. Дженни ненавидела себя за свою ненависть к Томасу. Только по одной этой причине надо было уехать.

— Что ты надеешься найти во Флориде, кроме аллигаторов и ядовитых змей?

— Аллигаторы и ядовитые змеи, — парировала она, — куда приятней иных обитателей Бикон-Хилл.

Он слабо улыбнулся:

— Волнуешься, дорогая.

— Не время сейчас спорить, — вздохнула она. — Я уезжаю, Томас.

— Знаю. — Он дотронулся до ее руки. — Дженни… Господи, как бы я хотел, чтобы все изменилось. Надеюсь, ты знаешь это.

— Нет, Томас. Я знаю только, что мой муж мертв, а вы пожелали взять на себя ответственность за его смерть, когда никто вас об этом не просил. Теперь люди говорят, что вы сотрудничали с коммунистами, что вас обвели вокруг пальца, что вы наивный и самонадеянный человек. Если бы вы думали обо мне и внуках, вы бы отвели эти обвинения!

— Что толку?

Она вырвала руку и язвительно проговорила: