Обида, затаенная на короля, не мешала герцогу оценить размах и роскошь помещений: высокие сводчатые потолки, искусную лепнину, позолоту, сверкающие люстры и изысканную мебель.
– А пока, – продолжал Бонтан, – мы постараемся с должным удобством разместить вас во дворце.
Они подошли к двери в самом конце коридора. Бонтан отпер ее ключом. Герцог Кассельский увидел крошечную комнатку с деревянной скамьей, грубо сколоченным столом и единственным маленьким окошком.
У него вытянулось лицо.
– Вы не ошиблись дверью? По-моему, вы привели меня в какую-то кладовку для хранения метел.
Бонтан кивнул:
– Думаю, раньше здесь действительно хранились метлы… Добро пожаловать в Версаль.
Герцог Кассельский вошел внутрь. Бонтан закрыл дверь. Герцог отказывался верить своим глазам. Пока он стоял, оглядывая стены, с потолка ему на голову упало несколько капель воды. И эта каморка станет его новым домом? Он стиснул кулаки, присел на скамейку, но тут же снова вскочил.
На полу что-то зашелестело. «Только еще мышей не хватало!» – сердито подумал герцог. Он наклонился. Это была не мышь, а письмецо, подсунутое ему под дверь. Над печатью стояла буква «h».
Точно такие письма – плотно сложенные, запечатанные воском и помеченные буквой «h» – тайно передавались из рук в руки под карточным столом, опускались в седельные сумки и вкладывались между страниц Библии. Все это делалось с исключительной тщательностью и осторожностью, чтобы послания попали именно нужным людям.
Королевский камердинер расправлял складки на камзоле Людовика. Бонтан открыл дверь, впустив Марию Терезию и Луизу де Лавальер. Королева наградила Луизу ободряющим взглядом, но та молчала, не решаясь поднять глаза.
– Мадам де Лавальер, для ваших лошадей запросили дополнительный фураж. Вы никак куда-то собрались? – спросил король.
– Ваше величество, Луиза просит освободить ее, – сказала Мария Терезия.
– Освободить? От чего? – спросил король, знаком отпуская гардеробмейстера.
Луиза медленно опустила шаль, показывая спину, исполосованную шрамами.
– От пытки, ваше величество, – прошептала она.
– Похоже, никто вас не пытает, кроме вас самой.
– Луиза жаждет, чтобы ей позволили удалиться в монастырь, – сказала королева. – Она достаточно настрадалась.
– Подумать только! Сколько ни даешь моим придворным, им все мало. И вечно они чем-то недовольны.
Людовик подошел к столу, на котором стоял золоченый канделябр. Пламя свечей рисовало красивые узоры. Король углубился в их созерцание.
– Ваше величество, я любила вас, – прошептала Луиза.
– И я вас любил. Когда-то, – ответил Людовик. – Но у всех историй должен быть конец.
Его пальцы сомкнулись на язычке пламени. Свеча погасла.
– Я могу уехать? – спросила Луиза.
– Это ваш дом, мадам, – ответил король, поворачиваясь к ней. – Это наш общий дом. Я не позволю вам уехать.
– А мой сын? – взмолилась Луиза. – Наш сын – Луи де Бурбон?
– За ним присматривают?
– Да. В Париже.
– Я помню свои обещания. Ничего не изменилось. Ваш сын – дитя Франции, что бы ни случилось.
Людовик вышел. Луиза отрешенно смотрела на канделябр. И вдруг свеча, погашенная королем, вспыхнула сама собой. Боясь вскрикнуть, Луиза зажала рот рукой. «Неужто Господь все это видел? Поможет ли Он мне?»
В гостиной Филиппа Орлеанского, вальяжно развалившись в кресле, Шевалье читал «Газетт де Франс».
– Нет, ты только подумай! – воскликнул Шевалье. – Герцог и герцогиня Вьерзонские сообщают о скором бракосочетании их дочери Дельфины и маркиза Ажена. Бедняжка.
– Почему бедняжка? – спросил Филипп, лежащий на диване.
– Дельфина – очаровательное создание пятнадцати лет от роду. Маркизу за семьдесят. Он страдает всеми венерическими болезнями, какие поражают мужчин. И если слухи верны, он – просто чудовище.
В дверь негромко постучали.
– Войдите! – крикнул Филипп, потянувшись к бокалу с вином.
Шевалье отложил газету и пошел открывать. Лакей оставил на пороге элегантные мужские туфли, начищенные до блеска. Взяв их, Шевалье заметил, что в одном лежит записочка с восковой печатью и буквой «h». Он внимательно прочитал послание и сразу же спрятал в карман. Руки у Шевалье заметно тряслись.
– Кто там? – спросил Филипп.
– Да слуга приходил. Туфли принес. Наконец-то он научился как следует их чистить.
Шевалье поставил туфли себе под кресло.
– Ты что-нибудь слышал о строителях? – поинтересовался Филипп.
– Я стараюсь ничего о них не слышать.
– Один человек погиб, причем у нас на глазах. Остальные отказываются работать. Боюсь, что моему доброму другу Паскалю Сен-Мартену будет негде разместиться.
– На его месте я бы вернулся в Париж, – усмехнулся Шевалье.
– На его месте ты был бы выше ростом и намного обаятельнее.
Шевалье пропустил его слова мимо ушей и как ни в чем не бывало сказал:
– Я собираюсь прогуляться. Составишь мне компанию?
– По-моему, ты терпеть не можешь прогулки и готов неделями не вылезать из дворца.