Вершина Крыма. Крым в русской истории и крымская самоидентификация России. От античности до наших дней

Народ, как признается в той же основополагающей для США Декларациии их независимости, есть единственный источник власти. Право, в этом смысле, вообще не может быть выше воли народа, потому что народ создает право и закон своей волей. Это обосновано в современном мире с точки зрения современной политической философии – и это основа любого демократического политического устройства.

Но важнее другое: если закон противоречит воле народа – воля народа в любом случае окажется выше такого права и такого закона. Если народ не хочет жить в составе государства, тем более, если в состав этого государства его зачислили помимо его воли – он все равно не станет жить в этом государстве. Потому что не хочет.

Крымский референдум легитимен по разным причинам – и по тщательности процедуры, и по прозрачности процесса, и по демократичности проведения.

Но самое важное иное – то, что он был бесспорным выражением воли народа. Потому что самое нелепое – это уверять, что жители Крыма не хотят того, за что они проголосовали – воссоединения с Россией. И это точно так же понятно тем, кто объявляет этот референдум незаконным, даже не посылая своих представителей наблюдать за тем, как он проходит.

Они объявляют его незаконным по одной причине – потому что он им невыгоден. И те, кому он не выгоден – договариваются между собой, что им выгодно считать его незаконным.

Законно не то, что законно – незаконно то, что невыгодно. И не больше.

Можно конечно утверждать, что с одной стороны есть право наций на самоопределение, а с другой – «принцип уважения целостности государства».

Это только кажется, что противоречивое столкновение принципа территориальной целостности государства и права народов на самоопределение возникло лишь в последние годы и является неким относительно случайным казусом.

На самом деле, оба эти принципа изначально, по факту своего существования, несут определенное внутреннее противоречие. Причем это не диалектическое противоречие, когда сталкиваются два, в общем-то, равновеликих и равнозначимых начала, в противостоянии и борьбе между которыми осуществляется развитие.

Конечно, в конфликтах последних лет противостоящие стороны, в силу несовпадения своих интересов, обращаются каждая к тому принципу, который больше отвечает ее текущим политическим интересам – что, собственно, вообще характерно для сферы политического в отличие от сферы правового. Вместе с тем оба эти названные принципа изначально выступают как неравные по своей значимости, неравные по своим истокам и неравные по условиям своего возникновения.

А именно это неравенство изначально определяет их иерархию и приоритетность.

Россия в своей позиции по самоопределению Крыма опирается на право наций на самоопределение.

Ее внешние и внутренние оппоненты апеллируют к принципу территориальной целостности.

Здесь можно выделить несколько уровней несоразмерности этих двух принципов.

Первый уровень связан с тем, что сам по себе принцип территориальной целостности – с одной стороны, значительно более молодой по происхождению, с другой – исторически более ситуативный. По сути, он формулируется изначально с принятием Устава ООН, а относительно полное свое выражение получает лишь в 1975 году на Хельсинкском совещании – и фиксируется в его Заключительном акте.

То есть этот принцип носит своего рода историко-конвенциональный характер, а не характер некоторого изначального принимаемого в качестве неотъемлемого исторического принципа. Так что он восходит не к тем или иным базовым цивилизационным ценностям – он есть лишь некое правило игры, о котором в определенных исторических обстоятельствах договорились некие участники в силу того, что это их на данном этапе устраивало, а еще больше – в силу того, что это отражало некий имеющийся как факт баланс мировых сил. Опять-таки, сложившийся в результате победы СССР и его союзников во Второй мировой войне.

До этого данный принцип как общепринятый не существовал, напротив, вся реальная история строилась на перманентном изменении границ существующих государств.

В отличие от него, право народов на самоопределение есть отражение не ситуативного расклада, а фактического положения дел на протяжении всей истории: народы на определенном этапе своего развития на протяжении всей истории вступали в борьбу за ту или иную форму своего государственно-политического самоопределения. Формулирование данного принципа на рубеже XIX–XX веков в дискуссии социал-демократов означало лишь осознание этого факта и политико-философское его признание. Но, кстати, уже все объединительные войны последних пятисот лет, шедшие в общем русле создания национальных государств – тоже были отражением процесса осуществления самоопределения наций как в русле объединения заселяемых ими территорий, так и в русле выхода их из иных государственных образований, то есть войн за независимость.