Вершина по имени ты

– Пока шли, с ног падала, а сейчас вроде и ничего, – улыбнулась Аля. – Ой, кипит!

Легкий суп из сушеных овощей и мяса вызывал сомнения, но готовить больше на первый день было нечего. Вскоре по поляне разнеслись ароматы специй, вареной картошки, курицы и овощей. Голодные туристы окружили котелок, пока ужин еще не сварился. Антон и Ирина готовили себе сами: у группы все было посчитано, а они покупали продукты на себя. Но потом, когда все поужинали и попрятали вещи от дождя по палаткам, Бойков вдруг предложил:

– А пойдемте в большую палатку. Антон, у тебя, кажется, гитара?

Молчаливый парень отвязал инструмент от рюкзака и неуклюже забрался в трешку. Несмотря на то, что на семерых палатка была не рассчитана, все прекрасно разместились кто в основной “квартире”, кто в тамбуре на рюкзаках, а Антон с гитарой сел на чей-то разложенный коврик. Марина оказалась рядом с грифом гитары, а Миша сел рядом с ней, постаравшись оказаться поближе. Поджав губы, та недовольно отодвинулась.

– Ты на мою куртку наступил!

– Да сколько раз она еще испачкается!

– Ой, ребята, киньте в тамбур мои ботинки, промокнут!

– Георгий Петрович, можно к вам? – шепотом спросила Аля, пока все суетились и устраивались поудобнее. Бойков сидел в углу палатки, накинув штормовку на плечи, и молча подвинулся, когда Алька пробралась к нему. В “квартире” оказалось чуть теплее, чем в тамбуре, и все же продрогшая под дождем Аля поджала ноги и обхватила колени руками. Рюкзак у нее остался в маленькой палатке, и без куртки было прохладно.

Покрутив колки и подстроив инструмент, Антон взял первые аккорды.

– С моим Серегой мы шагаем по Петровке,

По самой бровке, по самой бровке…

– Я такую песню не слышала, – прошептала Аля Бойкову.

– Это Визбор, – так же тихо ответил он.

– …То взлет, то посадка, то снег, то дожди,

Сырая палатка, и почты не жди.

Идет молчаливо в распадок рассвет:

Уходишь – счастливо, приходишь – привет!

У Антона голос оказался великолепным: мягкий глуховатый тенор, и всем было все равно, попадает он в ноты или нет – пел он хорошо и уютно, и важнее всего сейчас была судьба летчика Сергея, который упал в тайге, чуть-чуть не дотянув до посадочных огней… А те, кто его искал, сидели в сырой палатке, отрезанные от мира, и не знали, увидят ли когда-то еще своего друга, или он пополнил ряды небесных летчиков. Алька даже губу прикусила – так вдруг светлая грусть тронула сердце, что защипало в уголках глаз.

– Люди идут по свету, им вроде немного надо –

Была бы прочна палатка, да был бы не скучен путь,

Но с дымом сливается песня, ребята отводят взгляды,

И шепчет во сне бродяга кому-то – не позабудь! – начал Антон новую песню в ритме походного вальса. Его пальцы ловко перебирали железные струны, то щипком, то переливами, и негромкий глуховатый голос снова заставлял верить в хорошее, в то, что…

– …слова их порою грубы,

“Пожалуйста, извините” – с усмешкой они говорят,

Но грустная нежность песни ласкает сухие губы,

И самые лучшие книги они в рюкзаках хранят.

На этом моменте Алька с теплотой вспомнила маленький томик поэтов прошлого века, зарытый глубоко под теплыми вещами в рюкзаке. Может быть, и она – такая же хорошая, сильная? Может быть, и про нее эта старая полузабытая песня, которую нигде не споешь лучше, чем в теплой и тесной палатке, пока снаружи по мембране шуршит дождь, а туман подкрадывается все ближе и ближе?

Ромка прикрыл глаза, слушая незнакомые слова. Миша накрыл ладонью Маринкину руку, и та, не желая мешать гитаристу, сидела ровно, с прямой спиной, хоть и было видно, что она не очень-то довольна. Бойков с легкой блуждающей улыбкой смотрел куда-то сквозь гитару, будто видел в ней отблески своих геологических экспедиций: бурные реки, таежные хвойные леса и болота, старый истрепанный рюкзак собственного веса, полярное сияние на Салехарде, где бывает так холодно, что никакой пуховик и костер не помогут согреться…

– Выверен старый компас, получены карты, кроки,

И выштопан на штормовке лавины предательский след –

Счастлив, кому знакомо щемящее чувство дороги,