Вершина Столетова

— Про тебя лично, Тихон Родионыч, международная пресса пока еще молчит. Чернила разводят, — серьезно вставил Лохов.

— А может, предложение токаря и нас каким-нибудь боком касается? — глядя на белесые угли потухающего костра, спросил Андрей. — А на твой взгляд, Илья Ефимович?

— При данной ситуации целиком и полностью. — Груздев подвинул повыше очки.

— Ну да, только на наших утюгах и экономить! — Поздняков бросил щепку в костер и сплюнул. — Да и не хватит ли ремень подтягивать, чай, не послевоенные годы, когда волей-неволей экономить приходилось. Словом, если начальство не урезает нас в частях, я бы от них не отказывался.

Поздняков будто читал мысли Андрея.

— Вот об этом я как раз и хотел с вами поговорить. — Андрей поворошил угли костра, прикурил. — Начальство нас не урезает в частях — это верно. Только если по-честному, в соседней, седьмой бригаде эти части нужней, там машины постарей наших… Так вот я и думал: без чего трактора наши работать не могут — взять. Остальные же части, поскольку в МТС с ними не больно густо, отдать в брагинскую бригаду.

— Сказать по-другому — отдать дяде.

— Нет, почему же дяде? Они нам товарищи, одной семьи с нами…

— Уж больно много родни набирается, — серьезно проговорил Поздняков. — Не велика ли семейка-то?

— Да, семья наша большая, — тоже серьезно ответил Андрей, — но ничего, в самый раз.

Треснул, как выстрелил, уголь. Рядом, в овраге, гулко всхрапывая, щипала траву Пегашка.

— Это мое такое решение. Но сами знаете, что оно еще не окончательное… Что скажете вы? Как рассудите, так и будет.

Илья Ефимович мельком взглянул на жену и проговорил:

— Мы с Дашей — за.

— Дело ясное, — поддержал Груздева Лохов.

— А ты, Женя? Твое слово здесь самое веское, у тебя машина ненамного моложе брагинских.

— Да ведь что я… Я комсомолец, Андрей Петрович, — тихо ответил Мошкин.

— А если я беспартийный, так, значит, в поле обсевок? Так, что ли, по-твоему, выходит? — неожиданно возмутился Поздняков, вытащил рывком кисет и, сердито сопя, начал закуривать. Немного помолчал, затем неизвестно кому погрозил: — Цыплят по осени считают…

Костер потух окончательно. На потемневшем небе густо высыпали крупные звезды. Над землею сгущалась сумеречная синева июньской ночи.

На другой день в бригаду приехал директор МТС.

Андрей сидел в вагончике и наново переписывал ведомость на запасные части. С некоторыми частями расставаться не хотелось, рука сама тянулась к перу, чтобы занести их и в новый список.

— Говоришь, стал на ремонт? Так, так… Дело… — Андрианов прошелся по вагончику, сел за столик напротив. — Ну, с запасными частями у тебя, надо думать, все в порядке? Вижу, вижу, инженер к тебе благоволит! — Андрианов коротко хохотнул, и густые брови его подпрыгнули.

«Эх, не порвать ли этот новый список? Ведь части уже в бригаде…» Андрей схватил только что заполненный лист и сунул его на край столика, где сидел Андрианов:

— Подпишите, Алексей Иванович.

— Что, накладную? Дополнительно? — Пучки бровей сошлись над переносьем, и глаза совсем пропали под ними. — Ну нет, дорогой товарищ Галышев, надо и совесть иметь!..

Андрей рассказал о вчерашнем разговоре. Андрианов в упор посмотрел на него:

— Это ты как, по-честному или великодушествуешь, широкий жест делаешь?.. Трактористы как?.. Ну-ну… Прости, погорячился. — Андрианов насупил мохнатые брови и отвернулся к вагонному оконцу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

С самого утра день был жарким. Росы не выпадали, и, как только подымалось солнце, земля и все на ней, едва остынув за ночь, снова накалялось.

Время от времени на небе появлялись редкие белые облачка. Но они были так прозрачны, так немощны, что дождя из них никто и не ждал. Только один дождь выпал с тех пор, как посеяны яровые, а теперь барометр показывал «великую сушь» без малейших колебаний.

Жара донимала людей, скотину, собак — все живое. От нее некуда было деться. В тени почти так же горячо и душно, как на солнце.

Лишь на плотине, у воды, дышалось легче, свободнее. Здесь и воздух был не таким раскаленным, и солнце припекало будто мягче. Солнце здесь как бы утрачивало свою неотразимую силу: оно поджигало с разных концов поверхность пруда, а вода горела неживым белым огнем и никак не сгорала.

Когда Никита Думчев поднял выпускной щит головного шлюза, вода обрадованно устремилась в бетонный коридор, будто уж давно в тягость ей было праздно качаться в запруде и сверкать на солнце. Вода бурлила и шумно свистела под щитом. И все дальше и дальше в глубину пруда передавалось волнение от шлюзового прохода, через который вода торопилась на поля.

Никита еще и раз и два повернул винт подъемника и, спустившись с насыпи, пошел вдоль магистрального канала, следом за водой.

Вода двигалась по каналу толчками, сама подгоняя себя, шипела и слегка пузырилась, словно сухое, растрескавшееся днище было раскаленным, как бывает раскаленным железо.

Никита шел медленно, и вода скоро обогнала его, все выше и выше заполняя канал. Теперь она двигалась не ползком, не ощупью, как вначале, а широко, свободно, в полный рост.