Вершина Столетова

— Ай да мы! Ай да Тиша! — увидев флажок на радиаторе своего трактора, воскликнул сменщик Позднякова Иван Лохов. — Выходит и впрямь — т и ш а  едешь, дальше будешь.

Лохов — весельчак и балагур. Глаза у него хитроватые, с прищуром, с постоянным усмешливым огоньком в глубине. Любит позубоскалить над товарищами, над всем, что случается в жизни, даже над своим маленьким ростом и кривыми ногами не прочь посмеяться под веселую руку. Больше всех доставалось от него Позднякову. При первой же встрече он сказал сменщику:

— А тебя, друг, не иначе еще в детстве чем-то обделили.

И действительно, стоит взглянуть на Тихона, и сразу видно: не живет человек, а неприятную повинность отбывает на земле. И сердит он постоянно, словно не с той ноги каждое утро встает, и чем-то недоволен всегда. С товарищами неуживчив, вечно ворчит. Даже смотрит на всех как-то подозрительно, точно только и ждет какой-нибудь пакости от окружающих. Переносье у него немного вдавлено, отчего нос встопорщился, а запавшие глаза осторожно выглядывают из-под широко нависшего лба, оканчивающегося почти прямой полосой густых бровей. Тихон любит поесть, но, прежде чем приниматься за еду, обязательно поведет носом и фыркнет недовольно, хотя уничтожает все, что ему подают, с удивительной, почти непостижимой быстротой.

— Ну, Тиша, за столом ты работничек! — не раз восхищался Лохов. — На что уж я на маршах привык на ходу пищу заглатывать, а за тобой и мне не угнаться.

А сегодня Поздняков отличился и в поле.

Почувствовав себя героем дня, он несколько подобрел, почти приветливо встретил своего сменщика и даже попытался улыбнуться.

— Кто как, а я не люблю языком зря трепать. Мне подавай дело.

— И побольше каши, — в тон ему, серьезно добавил Лохов.

К месту заправки подъехал Женя Мошкин. По-девичьи мягкое красивое лицо его и выбившиеся из-под кепки густые волосы были забрызганы грязью.

Тот же Лохов как-то сказал Жене:

— Не понимаю, как ты попал в трактористы. Такая, можно сказать, поэтическая личность и вдруг… Тебе бы в симфоническом оркестре на дудке любовные арии насвистывать!

Но сегодня Мошкину было не до шуток. Он хмурился и молчал.

Оказалось, что Женя завяз со своим СТЗ в одной еще не успевшей высохнуть промоине и потерял целых три часа. Просил взять на буксир работавшего рядом Позднякова, но тот посоветовал или выбираться самому, или подождать, пока он закончит один участок и будет переезжать на другой.

Андрей отлучался с поля и ничего этого не знал.

— Что же это ты, Поздняков? — спросил он у Тихона.

— А ничего, — ответил тот. — Не считай ворон, гляди под ноги. Мне что было сказано нынче утром? Паши больше, горючего жги меньше. К чему же я на дядю и время и горючее буду тратить? Пора горячая, каждому до себя.

Таким многословным и важным Тихона еще никто до сих пор не видел. Красный флажок на радиаторе придал ему солидность, неизвестно откуда взялось и красноречие.

Мягко выкладывая дорогу гусеницами, подъехал третий трактор.

— Глуши, Илья Ефимович, — махнул рукой в сторону Груздева Андрей. — И все идите сюда.

Трактористы сгрудились около поздняковского трактора.

— Бригада сегодня работала в общем хорошо, — сказал Андрей. — Но… но Тихон Поздняков совершил неприглядный поступок. Он поступил по поговорке «моя хата с краю», которая давным-давно устарела…

— Бытие же определяет сознательность, а Тихон с утра ничего не ел, — вставил Лохов.

Никто не засмеялся.

— Я тоже так думаю, что Поздняков сделал это по несознательности, — снова заговорил Андрей. — Будем считать, что в первый и последний раз. Пусть никто из нас никогда не скажет, что ему дела только до себя. Так говорят там, — Андрей показал пальцем куда-то за плечо, — а мы должны держаться друг за друга. На этом мы стоим, этим мы и сильней их.

Флажок у Позднякова Андрей отобрал. А тот после этого случая помрачнел еще больше, перестал разговаривать и даже за обедом забывал выражать свое недовольство, а поедал все в гробовом молчании. Да еще, как нарочно, в тот же злополучный день наглотался Тихон керосина, продувая трубку, и долго ходил потом, отплевывался. Пробовал есть и селедку и лук — никакого толка: отдает керосином, да и все тут!

Если кто закуривал в присутствии Позднякова, Лохов предупреждал:

— Отойди подальше, не то — долго ли до беды? — Тиша взорваться может!

Бригада работала день ото дня лучше. Флажок переходил с одного трактора на другой. Потом чаще и чаще стал появляться на груздевской «семейной» машине. Илья Ефимович торжественно подъезжал к заправочному, глушил мотор и многозначительно откашливался. Когда кто-нибудь заговаривал с ним про флажок, он небрежно, как бы между прочим, бросал:

— Да, опять помалу наковырял две нормы.

Говорил он это так точно оправдывался: я, мол, не виноват, так уж получается, не обессудьте. Если рядом была жена Дарья, Илья Ефимович прибавлял:

— Мы с Дашей еще сызмальства к технике наклонение имеем. А в нашем деле, брат, техника — главное дело.

Замолкал на секунду и договаривал:

— А техника это тебе не что-нибудь, а… техника!