Вершина Столетова

— Это и так, и не совсем так, — туманно возразил на это Сосницкий.

Он ежедневно донимал Татьяну Васильевну различными вопросами, советами и указаниями. Правда, большую часть времени Сосницкий проводил в правлении, у телефона, и это давало возможность Татьяне Васильевне спасаться от его наставлений в поле, на токах, на фермах.

Накануне жатвы Сосницкий сказал, что передовой колхоз первым получает и квитанцию на элеваторе. Татьяна Васильевна согласилась, оговорившись, правда: зерно завтра будет готово на сдачу не раньше обеда и вполне возможно, что их опередят.

— Если постараться, не опередят, — значительно взглянув на Татьяну Васильевну, сказал Сосницкий.

— Будем стараться, — миролюбиво ответила Татьяна Васильевна, чтобы кончить разговор.

Два первых уборочных дня комбайн «Сталинец» простоял. Лишь вчера прислали, наконец (опять самолетом, из Москвы), недостающие цепи.

Рано утром, не заходя в правление, Татьяна Васильевна направилась к комбайну.

Комбайн шел первый, пробный круг. Соломистая, но пустоколосая, с наполовину высохшими зернами, рожь была еще влажной, и барабан плохо промолачивал. Не налаживалась как следует и работа очисток: вместе с зерном в бункер сыпалось неотвеенное охвостье. Но вот солнце поднялось повыше, хлеб просох, и все пошло хорошо. Второй и третий круг машина прокосила без остановок.

От комбайна Татьяна Васильевна пошла на ток. По дороге она решила сделать крюк и посмотреть яровые.

Яровая пшеница пострадала от засухи не меньше, чем рожь. Колосья держались на стеблях прямо, нисколько не отягощая их, и качались от малейшего ветерка. Татьяна Васильевна сорвала один колос, помяла его в пальцах. Он казался вымолоченным, с трудом нащупывались тощие, иссушенные зноем зерна. И если там, где работал комбайн, поле хоть на вид было хлебным, то здесь и соломы не уродилось. Без времени пожелтевшие стебли пшеницы были низкорослыми и редкими; и там и сям серыми плешинами проглядывала земля.

Дальше шло поливное поле.

Участки делила лишь узенькая ленточка рубежа, но как разительна была разница между ними! Будто и не было здесь никакой засухи, будто выдался счастливый, урожайный год, когда все бывает ко времени: и дождь и солнце.

Татьяна Васильевна наклонила колосок и, не срывая его, положила на ладонь рядом с первым. Граненый поливной колос еще не созрел, был еще зеленоват, но как он налился, каким весомым обещал стать через пять дней, через неделю!

Татьяна Васильевна вдруг почувствовала, как к горлу подступил горький ком, а глаза застилает туманная пелена.

«Сколько недобора! Сколько пудов, сколько тонн ушло мимо закромов!..»

Колхозники хорошо знают, каким она приняла артельное хозяйство, как, недосыпая ночей, подымала его, ставила на ноги. Все знают, как бережет она артельную копейку, как старается выкроить лишний грамм хлеба на трудодень. Знают, что вся ее теперешняя жизнь, цель ее и смысл — в колхозе. Всё это они знают. Знают и все-таки не простят… Эх, если бы чуть побольше знала она эту агрономическую грамоту!

На ток шла Татьяна Васильевна медленно. Во всем теле, особенно в ногах, чувствовалась чугунная усталость.

«А ведь это старость. В беготне оно, время, летит незаметно, а годы-то сказываются. Старею…»

На току, около хлебных ворохов, кладовщик читал что-то кучке колхозников.

— Про нас, — подавая Татьяне Васильевне районную газету, сказал кладовщик — маленький, толстый бородач. — Первыми начали сдачу хлеба.

Татьяна Васильевна не стала читать газету: так ли уж важно это, когда колхоз столько тонн потерял безвозвратно! Никто уже не повезет эти тонны ни на элеватор, ни в колхозные сусеки. И пусть урожай в «Победе» по нынешнему засушливому лету не хуже, а может, лучше, чем во многих других артелях, — что из этого?

— Ну и жох, однако, этот райкомовец! — продолжал кладовщик, когда все разошлись по местам. — Надо же придумать! Зерно, говорит, оно ведь немеченое.

— Какое зерно? — устало спросила Татьяна Васильевна. — Что ты болтаешь некряду, Панкратыч?

— Да то самое, которое на элеватор первым рейсом отправили. Из амбара.

— Из какого еще амбара? Да ты что сегодня, выпил, что ли, или солнцем тебя припекло?

— Солнце тут, Татьяна Васильевна, ни при чем, — обиделся Панкратыч. — А зерно из амбара насыпалось с твоего согласия…

Оказалось, что Сосницкий в первый день уборки пришел утром на зерновой склад и сказал, чтобы кладовщик насыпал две машины сухого зерна прошлогоднего урожая, а как только хлеб начнет поступать с тока, сразу же пополнить закрома. Кладовщик понял, что значит «зерно, оно ведь немеченое», и спросил только, есть ли на этот счет разрешение председателя. Сосницкий сказал, что есть, что с председателем они договорились еще накануне.

— Сообразил, ничего не скажешь! Пока другие сушкой занимались, мы уже на элеватор въезжали.

Татьяна Васильевна поднялась с весов, на которых сидела, и, ничего не ответив кладовщику, пошла с тока.