Вершинины, старший и младший

- Н-ну? Какое гибкое мышление! Особенно полно оно было проявлено тобой в момент сочинения рапорта из милиции. Ладно, не хнычь. Телеграмму маме отправил. Интересуешься содержанием? Вникай: «Оба идеально здоровы и благополучны через два дня выезжаем в отпуск. Твои недостойные сыновья Алексей Дмитрий». Вопросы ко мне?

- Нет вопросов, - заулыбался Лешка.

- Грешно врать старшему брату. По сведениям, полученным от счастливого отца Антона Голуба, его приемный сын, а твой сомнительно достойный друг Михаил Дубовик процветает. В данный момент он на какой-то репетиции в Доме пионеров, а завтра выступает с пионерами в парке. Оказывается, он в оркестре - первая скрипка. Если, конечно, можно скрипкой назвать цимбалы… Он что, действительно музыкант?

- В первый раз слышу, - задумчиво сказал Лешка.

В раковине эстрады сидели и стояли по меньшей мере полсотни мальчишек и девчонок. Среди одинаковых белых рубашек и красных галстуков за частоколом бренчащих и пиликающих инструментов всех мастей Лешка долго не мог разглядеть Михася. Потом вспомнил, что Митя говорил о каких-то цимбалах. А что это за штука? Спросить у кого-нибудь? Совестно. Лешка стал плечом пробивать дорогу сквозь тесную толпу, заполнившую танцплощадку. Все шло хорошо, но в первом ряду он наступил на новую сандалету длинного парня лет шестнадцати, за что получил увесистый щелбан по макушке. Оркестр завершал в этот момент бравурный финал «Марша энтузиастов» и смолк в то самое мгновение, когда Лешка в полный голос задал парню стереотипный вопрос: «Ты чего дерешься?!»

В наступившей тишине фраза прозвучала нелепо и комично. К ним обернулись. Наверное, от конфуза долговязый отвесил Лешке еще один щелчок. Звук его был отчетлив. Лешка звонко сказал: «Сейчас сам получишь!» Кто-то рядом уже произнес традиционное: «Хулиганы!» А на эстраде чернявый музыкант, услышав возгласы Лешки, вдруг поднял голову и, опрокидывая хрупкие пюпитры, ринулся вниз на площадку. В руках у него были зажаты аккуратные, утолщенные на концах палочки. Парень в сандалетах еще держал над Лешкиным лбом свою распростертую ладонь, когда по его собственному лбу лихой дробью прогулялись цимбальные колотушки.

Никакой драки не было, потому что нельзя драться под общий хохот. Парень резво мотанул с площадки, а Михась схватил Лешку за руку и потащил в дощатый чуланчик сзади эстрады. Здесь пахло вазелином и пудрой и стояли два больших зеркала.

- Сиди тут. У нас еще один номер. Потом сразу на Неман.

Но усидеть в гримировочном чулане Лешке было трудно.

Из эстрадной раковины рванулась мелодия песни, от которой у него всегда пересыхало в горле:

Меряй землю решительным шагом.
Твердо помни заветы отцов!
Знай один лишь ответ -
Боевой наш привет:
будь готов,
будь готов,
будь готов!

Лешка выглянул из чулана и близко увидел спины оркестрантов. Стремительно-слаженно взлетали и опускались смычки скрипок, невидимыми от скорости стали движения рук балалаечников и уж совсем со сверхъестественной быстротой плясали над деревянной трапецией, обтянутой струнами, руки его друга Михася. Вот, значит, какие они - цимбалы…

Мелодии песни было тесно на этом крохотном пятачке, сжатом с боков и сверху древними стволами и кронами.

Песня рвалась со скрипичных смычков, мандолиновых медиаторов, цимбальных колотушек - и прорвалась. Ее запели где-то в поднебесье. Конечно же, когда взрослые собираются послушать детский концерт, для детей места не остается. Главные слушатели сидели на ветках и заборах… Оттуда и зазвенело не очень стройное, но убежденное:

Перед нами все двери открыты,
Двери вузов, дворцов, городов…

Оркестр неистовствовал. Лешка глядел на Михася и боялся, что у него отвалится голова - так отчаянно он тряс ею над своими цимбалами.

Последний аккорд - и все стихло. Только у Лешки в груди стучало сердце. Под эту песню его когда-то принимали в пионеры.

Давно это было. Три года назад.

Из парка они пошли через весь город к Неману. И не куда-нибудь, а к плотам, хотя и не сговаривались об этом. Они пересекли площадь Ленина, тенистую улицу Ожешко, вышли на шумную Советскую, подмигнули друг другу, минуя подъезд серого трехэтажного дома, и спустились к понтонному мосту через реку. Влево от него тянулась вдоль берега улица Подольная, где еще недавно жили братья Вершинины. Лешка подумал, что лучше всего бы отсюда и доплыть до плотов, как он всегда делал.

- А? - покосился он на Михася.

- Можно. Только вот шмутки…

- Какие? - не понял Лешка.

- Ну, это… - Михась ткнул пальцем в свои шевиотовые отутюженные брюки и повертел шеей в воротнике белой шелковой рубашки.

Да! Выглядел Михась Дубовик несравнимо с тем, что было неделю назад. Вот только почему он пионерский галстук сразу снял, как вышел из парка?

Михась объяснил:

- Он ведь… ну, для формы только. Какой я пионер! Меня и не принимали. Антон говорит, надо в комсомольцы вступать.

- Ты его Антоном зовешь?

- А как еще надо?