Вершинные люди

— Что ну? — я кинулась доставать деньги из лифчика. — Надо же присмотреться. На вот, — я протянула ему сверток, — больше нету, хоть обыщи нас. Только обратные билеты остались.

Бандит окинул меня оценивающим взглядом, выплюнул окурок.

— А она? — он кивнул на Таню.

— Так это общие деньги, — простодушно соврала я, заглядывая ему в глаза. — Мы же вместе. Так что конкретно ты решаешь с нами? — с нотками хорошо подделанного уважения к его миссии спросила я.

И он процедил:

— Ичь, размечталась! Обыщи ее... Старая ты для меня, — он даже не засмеялся, настолько серьезно рассуждал. — Давай, что есть и валите отсюда!

Мы гадкой трусцой засеменили прочь от опасности и остановились только возле рынка.

— Сколько денег ты ему отдала? — спросила Таня.

— Немного. А что?

— Я тебе верну половину.

— Зачем? Плюнь.

— Но ты же мои деньги спасла, — сказала она.

— Хе! — я засмеялась. — Я и свои спасла тоже. Так что мы еще поживем.

Надо отметить, что я тогда здорово испугалась и перенесенное напряжение не обошлось без последствий, спустя несколько дней после этого у меня впервые поднялось давление и с тех пор начала развиваться гипертония.

На рынке решения о покупках принимала Таня. Но она долго не могла успокоиться.

— Обратно пойдем другой дорогой, — говорила сбивчиво, — чтобы они не увидели нас с товаром. А то поймут, что мы их обманули, и прирежут.

— Да они в это время уже будут нюхать кокаин и видеть пальмы в голубой дали. У них время работы заканчивается с восходом солнца.

Обедали мы пловом, сваренным в черных от копоти оцинкованных ведрах. Этот бизнес застолбили за собой низкорослые люди с узкоглазыми лицами — неопрятные и молчаливые. Мы держали горячие тарелки с рисом, на котором было много мяса, на весу, обжигая пальцы, и обменивались впечатлениями от покупок. Но Таня все равно возвращалась к утреннему приключению:

— Знаешь что, — своим неподражаемо решительным тоном начинала она, — их сбил с толку твой вид, вот почему они поверили тебе.

— Да?

— Да! Понимаешь, — энергично убеждала она меня дальше, — ты же не похожа на торговку.

Я осмотрелась: действительно, вместо майки под ветровкой, джинсов и мокасин или кроссовок на мне был костюм с длинной юбкой, сшитый на заказ, замшевая безрукавка и кожаные туфли фирмы "Хёгль". И я не была с растрепанной или кое-как убранной головой, мои тогда еще длинные и густые волосы были подняты вверх и хорошо уложены.

— Возможно, — согласилась я.

— Ну еще то сыграло роль, что ты умеешь убеждать, — добавила Таня.

После этого случая мы от основной массы людей, торопящихся на рынок, больше не отрывались.

Одесса

Туда мы ездили автобусами — точно так же ехали ночью, чтобы на месте оказаться утром, к открытию рынка. Назад выезжали часов около одиннадцати и приезжали домой уже в темное время.

Этим поездкам я обязана ужаснувшим меня открытием — в посадки вдоль трасс больше нельзя было заходить, чтобы в старых традициях посидеть под кустиком во время остановок. Их так загадили коммерческие туристы, что это чувствовалось издалека. Ну и остальные детали, конечно, имели значение — нечистоты не успевали разлагаться естественным порядком и долго мешали своим наличием. Так что теперь во время остановок мужчины группировались перед автобусом, а женщины сзади от него и прямо на обочине справляли разнообразную нужду. Такое понятие, как соблюдение человеческого достоинства, перестало существовать в силу объективных причин.

Из Одессы Таня возила в основном бытовую химию и товары для дома. А я в то время ждала рождения внучатой племянницы Сашеньки и для нее привезла ванночку для купания и много-много всяких игрушек и одежек. Была еще одна для меня новизна: новое хозяйственное мыло, изготовленное на основе хлорки и отбеливателя. Сначала оно мне понравилось, но впоследствии оказалось абсолютно бесполезным в сравнении с нашим добрым старым другом — простым хозяйственным мылом.

Ничем другим Одесса мне не запомнилась, зато там не было с нами никаких приключений. Да мы и были там всего два раза.

Москва

В Москву я ехала с радостью, полагая, что застану и увижу ту дорогую столицу моей души, которую знала раньше — изысканную, безукоризненно-академическую, во всем блистающую высшим мастерством, или, если отойти от центра, задумчиво-патриархальную, пахнущую пирогами и былинами. Ехали мы тоже автобусом. А вокруг стояла поздняя осень, ноябрь. Мягкий влажный воздух омывал мир чистотой пресноводных взвесей, обволакивал туманцами, в нем легко дышалось. К тому же было аномально тепло, что воспринималось с приятностью, и деревья стояли несказанно красивые — в изменившей привычные цвета, не опавшей листве. Если учесть, что издалека, из окон автобуса, не видно повсеместной грязи, то впечатление оставалось незабываемым.