Вершины не спят (Книга 2)

 Встречный всадник был в нескольких шагах. Грянул выстрел. Аюб, как и Жираслан, всегда стрелял без промаха — даже на скаку, даже из маузера. Жираслан качнулся в седле, маузер выпал из руки, поводья ослабели. Другого не оставалось, как только повернуть коня, но Эльмес, почуя свободу, продолжал нестись вперед и мигом проскочил мимо Аюба. Да, теперь только конь мог унести раненого, и Жираслан отпустил поводья: ему казалось, он спасен. Вот тогда-то внезапно с грохотом покатились впереди с кручи камни, пни, все застилая пылью. Эльмес взвился на дыбы, всадник скатился с седла, и в этот же миг раздался еще один выстрел.

Вот как было дело.

Когда сюда подскакали всадники Казмая, их обстреляли. Бандиты видели, как упал Жираслан. Стреляя в воздух, они рассеялись, бросив добычу и своего шаха.

...Хамид остановил подводу перед завалом. По всей дороге чернели разбросанные пальто.

Спешились всадники Казмая, и Хамид с женщинами пошел к ним. Люди расступились. На широком и низком, забрызганном кровью камне сидел Аюб, бессильно опустив голову. В руке он еще держал маузер. Над ним стоял Лю, а дальше по ту сторону завала лежало бездыханное тело и два коня уткнулись голова в голову — Эльмес и конь Аюба.

Казмай бросился к Аюбу.

Нога то и дело скользила по пустым гильзам. Пахло пылью, порохом и еще чем-то горелым.

—   Аюб, — кричал старик, — ты живой, Аюб? И ты цел, Лю?

Лю молчал, подавленный безжизненным видом Аюба.

—      Давай, давай поскорее, — кричали люди вокруг. — Валлаги! Он еще живой!

—     У него много ран, — проговорил Лю.

Из-за восточной гряды гор показался полумесяц — большой, ясный. Стало светлее, и в этом лунном свете опять как-то по-иному стали выглядеть люди, скалы, неподвижные туши лошадей и тела убитых.

Внизу в глубине ущелья неумолчно ревел поток.

От всего веяло жутью, и было жалко добрых и веселых людей, погибших или раненных в быстрой нелепой кровавой схватке. Да, было жутко и жалко. И вдруг припомнились Лю слова, какие не раз говорил ему Казгирей: «Люби людей! Может быть, ты будешь жить в такое время, когда все люди захотят любить друг друга».

Лю снова осмотрелся и неожиданно для самого себя громко произнес:

—     Тогда не будет бандитов!.. Сарыма, — обратился он к женщине, которая для него всегда была старшей сестрой, — Сарыма, как ты думаешь, Тина будет жить?

—     Вот что, — отвечала Сарыма, — надо поскорее в больницу.

—     Сейчас поедем, — решительно сказал Лю. — Где дед Казмай?

Казмая подозвали к себе несколько человек, склонившиеся над телом Жираслана. Они что-то вытащили из-за пазухи убитого и показывали Казмаю.

—     Казмай! — позвал Лю.                         '

—     Что тебе нужно от Казмая? — Старик подошел к Лю, держа в обеих руках и внимательно рассматривая какую-то пачку бумаг. — Что тебе нужно? — переспросил он, продолжая рассматривать пачку.

Люди толпой шли за ним и что-то горячо обсуждали.

—   Нужно скорее в больницу, — волновался Лю. — Смотри, какой слабый Аюб.

Видеть беспомощную, бледную Тину ему было не по силам.

—     Это верно, — согласился Казмай. — Но мне нужно разобраться. Смотри. — И Казмай протянул Лю то, что держал в руках.

—     Сохста! Прочитай, что здесь написано.

Сохста — это значит молодой ученый. Такое обращение польстило Лю, и он, хотя все еще с трудом переводил дыхание, начал всматриваться в узорную арабскую печать.

Старательно, буква за буквой, Лю прочитал: «Правоверные! Все под знамя Казгирея...» Дальше шло воззвание ко всем кабардинцам и балкарцам, желающим сражаться «под знаменем» против Инала и его беголи, то есть прислужников. Объединенные правоверные внезапным ударом возьмут Буруны и разделаются со Шруковым, а затем возьмут Нальчик и разделаются с самим Иналбм. «И после этого, — говорилось в листовке, — Россия присоединится к нам, присоединится несомненно, потому что во главе Кабарды и Балкарии встанет справедливый человек — Казгирей Матханов».

Лю плохо разбирался в значении прочитанного в листовке. Казмай и его спутники понимали не больше, их даже не посмешило сообщение, что, дескать, Россия присоединится к шариату и к Кабарде. Но хотя Лю понял мало, все-таки ему стало как-то не по себе, будто вместе с наступившим вечером на горы легла тень черной птицы.

Было ясно одно: нужно торопиться спасать раненых.

Казмай сказал:

—   Ты, Лю, поедешь на подводе старшим, с тобой поедут женщины. Ты молодец, Лю. Ты здорово сбросил завал. И ты отвезешь к доктору девочку и Аюба. Возьмешь с собой и эти газетки и отдашь их Казгирею. Будь осторожен, снимать палец с курка еще рано.

Да, опасность еще не прошла. ' Представлялось вполне вероятным, что сподвижники Жираслана сделают попытку отбить тело главаря. Казмай расставил дозорных и выше по дороге, и в сторону Нижних Батога.

—   Так поезжай же, Лю, — повторил Казмай, — спрячь хорошенько бумаги. Садись на подводу, довезем до завала, а там перенесем раненых на подводу из Нижних Батога, — слышишь, едут?