Вершины не спят (Книга 2)

—   А ты? — поинтересовался Лю. Казмай отвечал ему, что он будет охранять вторую подводу. Старику показалось, что Вера Павловна не то испуганно, не то вопросительно смотрит на него, и он сказал русской женщине:

—   Ты поедешь с Лю. Не бойся, Лю бесстрашный парень.

Лю полез на подводу.

Вера Павловна просила только об одном: не оставлять ее, как будто кто-нибудь собирался ее оставить.

Застонала Тина. Может быть, она начала приходить в себя. Сарыма снова склонилась над ней.

Блестящая труба давно была где-то потеряна, но Лю не вспоминал об этом, он думал о том, что нужно поскорее везти Тину в больницу, а «газеты» передать Казгирею. Ему показалось обидным, что Жираслан осмелился держать у себя на груди листки, в которых названо имя Казгирея. О Тине он думал со страхом и болью, но, как всегда, с тех пор как подружился с Казгиреем, в трудный час он думал словами своего наставника: «Мужчина должен уметь выжимать из себя всякую боль, как женщины выжимают мокрое белье».

Иногда он поглядывал в ту сторону, где продолжало лежать мертвое тело Жираслана-

 Убитый, мертвый Жираслан! Нет, это все еще не укладывалось в его голове: знаменитый Жираслан! Виновник этой жуткой и кровавой кутерьмы! Герой прежних легенд, тот, о ком столько думалось, кому столько подражалось в детских играх, — сейчас бездыханное тело... Люди, спешившие на помощь из Нижних Батога, были уже совсем близко. Громко стучала порожняя подвода, с груды камней, заваливших проезд после обвала, можно было увидеть всадников на белой от луны дороге, а там, высоко-высоко над скалами, текла светлая широкая, кое-где в звездах, небесная река, через которую молчаливо переплывал яркий отчетливый полумесяц.

Поздним вечером в тот час, когда схватка в Батога была уже закончена, в Нальчике в здании прокуратуры все еще заседала комиссия Курашева.

Эльдар прискакал в Нальчик с необычайным сообщением о результатах обыска еще засветло, но не торопился, зная, что комиссия Курашева продолжает выслушивать показания бунтовщиков.

Уже ясно определились две разные линии в ходе следствия — линия Инала и линия Курашева. Курашев не считал, что бунт в Бурунах мог быть преднамеренным, и, допрашивая арестованных, искал подтверждения такому взгляду. Инал не соглашался с ним. Инал говорил, что властей должно интересовать не то, какая статья закона будет применена, а политическая сущность факта.

— Это как же без закона? Нам нужно искать правду, — замечал Курашев. Инал отвечал:

— Закон один — защита революции. И закон, и правда. О какой правде ты говоришь? Какую правду ты хочешь искать?

— Нашу правду, пролетарскую, социалистическую. Она и выражена в законах.

— Ты сказал, искать пролетарскую правду! Пролетарская правда — ясная правда, ее искать не приходится. Каждый трудящийся должен заботиться о своем государстве, о его славе — вот в чем состоит пролетарская правда, а не прислушиваться к бунтовщику, абреку, бандиту. Один бандит губит трактор, другой поджигает совхоз или замахивается косой на председателя Совета и тоже кричит, что он за правду. Разве не так? Разве это правда — губить народную собственность, стрелять в председателя из-за угла, поднимать народ на такого человека, как наш дорогой председатель и красный партизан Туто Шруков?.. Нет, тут нашей правды не найти. Тут можно найти только факты контрреволюции, тут действуют только враги народа. И наша задача, товарищ прокурор, разоблачить их, ликвидировать! В этом наша задача, дорогой Касым, в этом, и только в этом, и нечего петь песенки — правда, законность, гуманизм.

Маремканов говорил убежденно и зло.

В последних письмах к Курашеву Казгирей делился с другом своими тревогами и сомнениями: отношения с Иналом опять начинают портиться, как он себя ни сдерживает.

У Курашева были основания подозревать, что его переписка с Казгиреем просматривается, поэтому на письма Казгирея он отвечал осторожно и нетерпеливо ждал случая встретиться со старым другом и поговорить по душам.

В спорах с Иналом о бурунских событиях имя Казгирея произносилось не раз. Но опять-таки по-разному: Курашеву приятно было упоминать о человеке, который почерпнул столько опыта на работе в Москве, человеке, пользующемся доверием Степана Ильича Коломейцева. Но он не встречал сочувствия у Инала. Больше того, Маремканов довольно недвусмысленно намекал, что первое дело следствия — это установить источник бурунских настроений, а источники эти в мечети, где до последнего времени подвизался мулла Хамид, в интернате, где подвизается Матханов. Туда то и дело приезжают со всех концов Кабарды недобитые шариатисты и находят покровительство у того же Казгирея Матханова.