Вершитель судеб

Она смотрела через дорогу на двухэтажный таунхаус, на витиеватый кованный забор, окружающий двор и широкое парадное крыльцо. Такая же металлическая ограда окаймляла французский балкон на втором этаже. Лондон смотрела на французские двери, выходящие на балкон и вспомнила, как стояла там вечерами, наблюдая за людьми, выгуливающих собак, детьми, играющими на тротуаре, приходящими и уходящими служащими в современный торговый центр по соседству. Эта улочка с жилыми домами была узкой, связанная с двумя главными дорогами, поэтому по ней часто бродило много пешеходов.

Листья клена во дворе покраснели и опадали на траву. Лондон почти чувствовала запах тыквенного хлеба, который мать пекла осенью, добавляя традиционные приправы, а также кардамон — отголосок ее ближневосточных корней, проявляющихся в выпечке. Она ощущала запах специй, наполняющих дом, когда Лондон возвращалась из школы, а ее мать оставляла на столе еще теплый хлеб, всегда проверяя вернулась ли Лондон из школы, даже когда Фаррах должна была быть в университете.

Стеклянные двери открылись, и блик света передвинулся на крыльце. Лондон задержала дыхание, наклонившись к окну автомобиля, почувствовав, как узы потянули ее в сторону кирпичного дома.

Фаррах вышла за дверь, потянувшись к почтовому ящику, повешенному у крыльца. В ее темных волосах появилась небольшая седина, которой не было десять лет назад. Но они по-прежнему были густыми и блестящими, с локонами, закрывающими лицо, собранные заколкой на затылке.

Лондон смотрела на мать тоскливыми, голодными глазами. Она осматривала каждый дюйм женщины, которая семнадцать лет посвящала свою жизнь дочери. Лицо Фаррах оставалось все еще красивым, почти без морщин, но вокруг рта залегли складки, сообщающие, что она очень долго уже не улыбалась, и чувство вины пронзило грудь Лондон, вызвав такую острую боль, что ей пришлось перевести дыхание и протереть запотевшее пятно на окне.

На Фаррах были одеты свободные струящиеся шелковые брюки, видно для университета, тонкий трикотажный свитер, обтягивающий ее фигуру, которая очень нравилась Лондон. На шее был повязан яркий шарф буйство цвета — розового, фиолетового, бирюзового и черного, довершая целостность утонченного, уникального стиля Фаррах. Лондон поднесла руку ко рту, пытаясь сдержать рыдания, вырывающиеся наружу, когда вспомнила, что этот шарф она подарила маме на день рождения, который они праздновали в последний раз вместе, тогда Лондон еще училась в средней школе.

Фаррах стояла одной ногой на верхней ступеньке, а другой на ступеньке ниже, просматривая почту. Лондон не поняла, что рукой вжалась в холодное стекло автомобиля, и все ее тело передвинулось на дюйм ближе к двери, узы стянули ей грудь, притягивая к дому.

— Мама, — прошептала Лондон. — Почему так все произошло?

Как будто Фаррах почувствовала присутствие дочери, ее голова метнулась вверх, и она прищурившись посмотрела на машину на противоположной стороне улицы, устремив взгляд в окно, к которому прижалась Лондон. Лондон отпрянула, но затем вспомнила, что стекла машины тонированные, и Фаррах не мог увидеть ее внутри. Она заметила охранника, боком стоявшим у машины, положив руку на крышу и одновременно закрывая Лондон на заднем сиденье. У него в руке был сотовый телефон, и со стороны выглядел так, будто был одним из тысячи наемных водителей, поджидающих клиента. Его действия явно убедили Фаррах, потому что она опустила взгляд на корреспонденцию, вернувшись в дом через пару минут.

Как только она ушла, охранник открыл водительскую дверь и скользнул за руль.

— Мистер Эмброуз ждет вас, мэм. Готовы ли вы ехать?

Лондон не могла произнести ни слова, ее сердце превратилось в осколки, пронзающее своим острием грудную клетку и царапаясь друг об друга. Боль была внутренней, она с трудом кивнула, поскольку даже не могла двигаться, но для охранника этого было вполне достаточно, он завел двигатель и вырулил на дорогу. Они уезжали от дома, который когда-то был самым безопасным местом для Лондон, и она вдруг подумала, может пришло время вернуться домой.

Лондон удивилась, обнаружив, что охранник остановился с задней стороны особняка Дерека в Джорджтауне, а не у ее собственного дома.

— Где мы? — спросила она, до конца не решив стоит ли раздражаться или не стоит переживать.

— У дома мистера Эмброуза.

Прежде чем она смогла осмыслить услышанное, Дерек уже открывал дверцу машины, протягивая ей руку.

Она вышла и посмотрела на него, приподняв одну бровь, скрестив руки на груди.

Он ухмыльнулся и наклонился, прошептав ей на ухо:

— Не дуйся, это один из твоих уроков. Ты не можешь всегда все контролировать, красавица. Сейчас твой дом атакует слишком много репортеров, и нам не стоит туда ехать.

— Было бы вежливо сказать мне об этом. А что если мне нужно что-то взять у себя из дома или у меня есть планы?

— Например, какие? — спросил он, взяв ее за руку и направляясь в сторону открытого гаража у задней части дома.

— Это к делу не относится, — огрызнулась она. Она знала, что он прав, но ей не нравилось, что он принимал за нее решения.