Вертеп

Но вот волна перехлестнула через борт. Пока незначительная, никого не смывшая, только напугавшая одну из особей ковчежного стада, а его, Александра Дмитриевича, даже не забрызгавшая. Однако ночной выстрел вызвал в нем тревожное чувство. Тревогу посеяло само вторжение ненавистной стихии. Пашков тоскливо почувствовал, что ни утлый ковчег, ни даже башня из гранитных глыб не спасет и не оградит его до последнего вздоха от ее отвратительных конвульсий.

— Александр Дмитриевич! Саша!

Под окном стояла Настя, увидела, что он на месте, и схватилась руками за оконную решетку.

— К вам можно? — спросила она, немного подлизываясь.

— Прошу! — пригласил он, хотя был не очень рад ее визиту, его смущала эта девушка, он не мог найти нужного тона в общении с ней. Понимал только, что она из видавших виды, даже «замуж в Африку сходить успела», как сама ему сообщила, но где же кончались в ней «современные» грубость и цинизм и начиналось искреннее и доброе, определить постоянно затруднялся.

Настя обошла парадный вход и проникла в «сторожку».

— Саша! Ну, расскажите…

— Что?

— Хочу все знать. Из первых рук. Вы же дежурили. Как Артура подстрелили?

И она со смехом вытянула палец, произнеся «бах-бах!».

— Ну, слава Богу, не подстрелили, и покушение было не здесь. Сюда он примчался потому, что домой боялся ехать, ведь там его ждать могли.

— Примчался! Представляю.

Настя присела на край стола, закинув одну, почти совсем оголенную ногу, на другую.

— Да, он был испуган.

— С полными штанами примчался?

Такая лексика была Пашкову не по душе.

— Прости, Настя, не принюхивался, — ответил он нарочито грубо.

— И правильно сделал. От него-то всегда козлом прет.

Пашков не удержался:

— Откуда ты такую информацию получила?

— Не беспокойтесь. Из первоисточника. Защищая женскую честь. Он мне как-то: «Ох, Настенька, я чувствую, что у тебя сильное биополе», — и лапу на грудь. А я, как его аромат учуяла, говорю спокойно: «Я что, вам понравилась, Артур Измайлович?» Он купился, придвинулся: «Очень, Настя! У нас может быть такой биоэнергетический контакт, мы можем образовать такой сгусток сексуальной энергии…» Я ему и врезала: «Для контакта вы мне противогаз купите, я на запахи чувствительная».

— Что ж Артур? — поинтересовался Саша с некоторым любопытством.

— Обиделся, оскорбил. Говорит: «А как же ты со своим негром трахалась, в противогазе?» — «Нет, — говорю, — негр мраморный бассейн имел и французским дезодорантом пользовался…» Короче, не вызрел у нас контакт.

— А твой восточный муж в самом деле богатый был?

Настя посуровела.

— Был, но воспоминания сейчас не по делу. Про Артура расскажи, — перешла она снова на «ты».

Пашков рассказал, что знал. Настя слегка разочаровалась.

— Жаль, что они не тут стреляли. Вот картина была бы!

— Этого еще не хватало, — отозвался Пашков недовольно, отвечая собственным мыслям, но Настя его поняла прямолинейно.

— Испугался, что тебя подстрелят? Неужели ты смерти боишься?

Он вспомнил едва заметное шипение газа, вырывающегося из горелки, и ответил серьезно:

— Умирать страшно.

— А вот в газете писали про американскую актрису, которая двенадцать раз самоубийством кончала.

— А Марк Твен сорок раз курить бросал.

— Шутишь? А я точно говорю. Это мамаша актрисы, что в «Кабаре» играла. Я ее понимаю. Жизнь такая паскудная бывает.

— Да, вам с Артуром Измайловичем не сойтись, конечно.

— Ничего, у него единомышленница есть.

— И о такой знаешь?

— Секрет маленький. Марина, Дергачева жена. По-моему, это все знают.

— И Лиля?

— Лилька теленок. Все по маминой сиське тоскует. Она последняя узнает. А кто же все-таки в Артура палил? Вот жалко, промазали.

— Жестокая ты!

— Я? Нет, я добрая, глупая, знаю, что ни мужа хорошего мне не найти по любви, ни богача заарканить надолго. Ума не хватит. Я даже тебя совратить не могу.

— Меня-то? Старика?

— Старик? А что ж ты на мои ноги пялишься? Стесняешься, а сам пялишься жуликовато.

Пашков покраснел.

— Уж больно ты их рекламируешь.

— Я доброкачественный товар предлагаю.

— Да уж бесспорно. Только на такой товар у меня денег не хватит.

Настя покачала ногой.

— Поторгуемся? Могу и уступить.

Александр Дмитриевич вздохнул, вспомнил Дарью и поиски клада. Казалось, совсем недавно все это было: и золотой мираж, и реальность юного тела, а теперь будто за тысячи километров отодвинулось, в другом измерении осталось, и никогда не повторится, и до боли стало жаль тех лет жизни, которые он сам списал уже и покинул, как покидают навсегда старую пустую квартиру, оставляя голые стены, но стоит оглянуться на пороге, и комната покажется пусть маленькой и бедной, но своей, в ней было то, что принадлежало тебе и только твоей душой пережито. Нет! Открой глаза. Не нужно воспоминаний, даже лучших. Стены голые, душа упакована для переезда. Куда? В эту «сторожку» или в другой мир? Хотя никто не знает, что это за мир, и существует ли он вообще…

— Спасибо.

Она поняла его, но спросила с усмешкой:

— Спасибо «да», или спасибо «нет»?

— Ушел мой поезд, Настя. А пялюсь по-стариковски, как старцы на Сусанну.

— Какую Сусанну?

— Это из Библии.