«Вертер», этим вечером…

Это было на втором курсе Туринской консерватории. Долговязая, рассеянная и загадочная девушка, которая рассказывала ему о Данте и целовала его пальцы в закоулках Нижнего города… Они строили планы на будущее: после женитьбы он будет петь, она же напишет сюиту по мотивам «Божественной комедии» и будет варить суп по-итальянски для кучи детишек. Она не вернулась в консерваторию ни в сентябре, ни в начале следующего учебного года, а вскоре он получил письмо, полное аллюзий из Греченто [1]. Между двумя цитатами из Алигьери в нем сообщалось, что Антонелла повстречала на пляже в Рапалло мускулистого сорокалетнего шведа, бывшего десятиборца, и теперь уезжает с ним в Стокгольм, где планирует заняться переводом величайшего итальянского поэта на шведский. Иногда он спрашивал у себя, по-прежнему ли она целует пальцы мужчин, которых любит.

— Вы не слушаете, когда к вам обращаются?

Он подскочил. Боже мой, наконец-то свершилось! Решено. Я увезу ее сначала в Вену, потом в Нью-Йорк, потом… что там дальше в программе гастролей? Я буду брать ее с собой повсюду. Мы поженимся там, где она захочет. Или не поженимся вовсе. Толчея журналистов — мы избежим этого, предупредив лишь друзей и Джанни. Музыка. Она войдет в тот момент, когда скрипки сменятся духовыми… Однако они пока еще здесь, и все их сердечные струны напряжены… Волна нахлынувших чувств… Последние ноты, разбросанные вперемежку, тонут в фанфарах, и мелодия затихает… Боже, я идиот, но какое это счастье!

— Простите. Иногда со мной такое случается.

— Что с вами случается?

— Иногда я не слушаю. Вы ведь тоже не слушаете, раз переспрашиваете.

— О чем переспрашиваю?

— Вы спросили меня, слушаю ли я. Я ответил: иногда со мной случается, что я не слушаю. И вы тут же спрашиваете, что именно со мной иногда случается. Значит, вы тоже не слушаете, когда к вам обращаются.

Она встряхнула волосами и залпом, как помощник корабельного кочегара, опустошила свой стакан.

— Господин Натале, — сказала она, — вам со мной скучно.

— И это великолепная скука.

Она взглянула на него. Между их лицами не было и тридцати сантиметров, и он услышал, как вдалеке, на другом конце света, глубокими и ровными барабанными ударами бьется ее сердце. Стоило лишь наклониться. Либо сейчас я ее поцелую, либо я осел.

— Отчего-то вы вдруг погрустнели.

— Так как внезапно обнаружил, что я более робкий, нежели думал. Такое не очень-то радует.

Она встала. Когда она клала деньги на стол, складки ее юбки заволновались.

— Нужно возвращаться, — сказала она.

— Похожая сцена есть в «Вертере», — ответил он. — Только там все происходит при свете луны и без пива. Но как раз в тот момент, когда он хочет сказать ей нечто важное, она говорит, что нужно возвращаться.

Она подошла к машине и открыла дверцу. Теперь ее силуэт был залит солнцем.

— Еще кое-что, господин Натале, напоминает вашу чертову оперу. Странно, что вам это пока не пришло в голову, ведь вы так часто ее играете.

Ее глухой болезненный голос дрогнул. Это из-за сигарет, которые она курила одну за другой без перерыва. Что-то было не так. Он подошел к ней. Его руки сами легли на ее плечи. Он впервые прикоснулся к ней. Вот-вот под его ногами разверзнется ужасная бездонная пропасть. Бедром он ощутил обжигающее тепло кузова «вольво».

— И что же это? — спросил он.

— Моя фамилия не Кюн, а Крандам. По одной простой причине: так зовут моего мужа.

Орландо не отпускал ее, его пальцы по-прежнему сжимали ее плечи.

— Ваш выход, Альберт, — пробормотал он. — Вас и впрямь не хватало для полноты картины.

Он даже не заметил, как она высвободилась. Нимбы святых на фасаде кафе переливались теперь всеми своими красками.

Музыка Массне легко поддается переложению для пианино. Чего не скажешь о произведениях многих других композиторов.

Наверное, это Карола зажгла свечи в зале… Ее отец спустился вниз с двумя канделябрами. Остальные ждали, рассевшись по креслам. Бледные лица в желтом свете. Видимо, этим они и похожи друг на друга. Но нет, было и кое-что другое: чрезмерная отрешенность во взгляде — самое неуловимое сходство из всех, которые только можно вообразить. А может, эта их манера сидеть, едва касаясь спинами бархатных кресел.

Эльза села за пианино. Как только ее пальцы коснулись клавиш, лицо ее, казалось, преобразилось. Она смотрела прямо перед собой, на тяжелые шторы, задернутые на ночь.

Карола устроилась в противоположном углу комнаты, на сером диване. На ней было темное платье, и в отблесках свечей ее глаза сделались травянисто-зелеными.

Невозможно было сказать, слушают они или нет. Должно быть, в их жизни было немало таких вечеров… Орландо казалось, что это всего лишь необходимый ритуал — сольный концерт Эльзы Кюн для всей семьи; достаточно было просто здесь присутствовать, сидя в неверном мерцании свечей.