Вертикаль жизни. Победители и побежденные

— Не помешает! — стояла на своем мать Марка. — Мой сын — вполне самостоятельный парень. Он еще не решил, куда поступать, но что задумает, то обязательно сделает. Если будет надо, пойдет работать. Он сейчас уже получает зарплату как тренер. Но этого не потребуется, — горячо заверила она. — Ведь они с Лелечкой будут жить у нас, и я обо всем позабочусь!

Клавдия Осиповна давно овдовела, и одна растила двоих детей. Но у нее была вязальная машина и ее трикотажные кофты и свитера пользовались спросом, она хорошо зарабатывала.

— А как же Машенька? Ты что же, отберешь у нее маленькую комнатку? Она ведь обидится, и тогда у вас начнутся раздоры. Пусть уж лучше живут с нами.

— Это будет неправильно! — резонно возразила Клавдия Осиповна. — У тебя совсем другая обстановка. Вы все ютитесь в одной комнате, твой сын — почти взрослый парень. А со мной будет жить дочь. Как говорят в Одессе, — рассмеялась она, — это «две большие разницы»!

— А что касается Маши, то девочка все уже понимает и не обидится.

— И все же не следует торопиться со свадьбой, — не сдавалась Анна Михеевна. — Пусть сначала определятся с учебой. Вот Леля поступит в медицинский, пойдет учиться Марик, — и дай им Бог счастья! — И, понимающе взглянув на Клавдию Осиповну, добавила: — Ну а если что случится, тогда уж придется поспешить с регистрацией. Ты ведь не станешь возражать, Клаша?

Этот разговор состоялся еще до начала войны. А теперь, когда Марк рвался на фронт, он уже не возобновлялся, и Тёма заметил, что больше всех из-за этого переживает Леля. Его сестра, несмотря на свой юный возраст, была сдержанна в проявлении своих чувств и ни с кем не делилась, разве только с матерью. Но однажды она все-таки не сдержалась и высказала жениху все то, что было у нее на душе.

— Вот уж правду говорят, что мужчины делают все, чтобы их было меньше, — с обидой бросила Леля, когда Марк сообщил ей, что наконец-то начальство аэроклуба дало согласие на его призыв в армию. — Неужели, Марик, ты предпочитаешь бросить меня и погибнуть на фронте, чем остаться дома и жить вместе?

— Как ты смеешь говорить такое? — возмутился Марк. — Разве я могу остаться дома, когда нужно бить врага? Я же к этому готовился и смогу лучше других. Мне совесть не позволит отсиживаться за спинами моих товарищей!

И стал горячо ей доказывать:

— Ну почему ты заранее меня хоронишь? Всех немцы не перебьют! Особенно тех, кто их не боится и умеет воевать! А кто же тогда выиграет войну, если самые бойцы будут прятаться под юбки? Значит, по-твоему, пусть другие отдают жизнь за нашу победу?

— А почему ты думаешь, что ты лучше других? — голос у Лели дрогнул и на глаза навернулись слезы. — И без тебя там справятся те, кого ты здесь готовишь. Тебе же говорили, что это дело важнее. А ты меня бросаешь, — она все же заплакала. — Это нечестно после того, что было. Это — преда-ательство!

— Предательство? — аж взвился от возмущения Марк. — Разве я отказываюсь на тебе жениться? Да я хоть сейчас готов! А вот, если я, здоровый бугай и к тому же комсомольский секретарь, призывавший товарищей идти на фронт, буду отсиживаться в тылу — тогда это будет настоящее предательство!

Задыхаясь от гнева, он выскочил из комнаты, а Леля ушла к себе, плотно закрыла дверь, и Тёма долго слышал как она тихо плакала в подушку… Через несколько дней он узнал от Маши, что Марка направили в специальный отряд для заброски во вражеский тыл. Состоялось ли их прощание с Лелей, она не знала.

* * *

Всеобщая мобилизация сказывалась. На селе не хватало рабочих рук, и Тёму, как и многих других московских школьников, отправили в колхоз на прополку овощей. Их поселили в местной школе, неплохо кормили, и хотя работать днем приходилось много, зато по вечерам было весело. Играли в лапту и футбол. Даже устроили соревнования по волейболу.

Когда вернулись домой, Москву было не узнать. Фронт неумолимо приближался к столице и, в ожидании налетов вражеской авиации, в городе осуществили маскировку наиболее важных исторически значимых объектов. Возвели такие декорации, что не только с воздуха, но и на земле нельзя было узнать Красной площади и Кремля, Большого театра, музеев, библиотеки имени Ленина. Особо постарались закамуфлировать оборонные заводы и военные объекты.

Повсюду расположились зенитные батареи. Одна из них была совсем близко от Тёмы — у Чистопрудного бульвара, рядом с метро, и он вместе с ребятами часами наблюдал за тем, как несут вахту орудийные расчеты. Наряду с ними и истребителями ПВО, московское небо охраняли многочисленные аэростаты заграждения. Их то и дело проносили по улицам города, перебазируя с места на место.

Ночью Москва погружалась во тьму — повсюду строго соблюдалась светомаскировка. В подземных станциях метро и подвалах больших домов организовали бомбоубежища. Особенно будоражили всех учебные воздушные тревоги. Тогда звучали громкие предупреждения по радио, пронзительно выла сирена, и толпы людей, многие с детьми на руках, устремлялись к метро и в сырые полутемные подвалы.