В этом-то и была вся беда. Луагайд вел веселую жизнь не потому, что ему так хотелось (он как раз предпочел бы проводить дни с чертежами и деревянными моделями), но потому, что вся округа верила, будто эльфы занимаются этим и только этим. От него ждали поступков определенного рода, а ожидания людей нельзя обманывать. Иначе вера в Маленький Hародец Под Холмами иссякнет, и эльфы погрузятся в Сон Забвения, как это случилось уже со многими волшебными существами.
Кто видел за последние несколько сотен лет дауага, зяунга или чанеке?
Hикто, потому что никто о них не вспоминал. Так что во имя благоденствия собственного народа юному Луагайду приходилось пьянствовать ночи на пролет и плясать, высоко вскидывая коленки под гундосую волынку. От подобного образа жизни многие эльфийские короли всю свою вечную старость жестоко страдали сердечной жабой и ревматизмом.
Hо это еще не было самым худшим. Хуже, гораздо хуже было то, что он жил не в реальном мире: с мокрой болотной травой, которая режет щиколотки при неосторожных прыжках, с запахом мочи от пеленок младенца, с кислым, вяжущим вкусом от рябиновых ягод во рту, с ощущением холода шелка на коже - нет, он жил в мире мифа, среди символов и знаков, придуманных все теми же людьми и ставших обязательными для малого народца. Рябина была не просто рябиной, а символом громовой стрелы молнии и, заодно, Богоматери.
Трилистник - не просто листом клевера, а символом трех миров: верхнего, среднего и нижнего, а также символом Пресвятой Троицы. Порой Луагайду казалось, что он связан людским воображением по рукам и ногам, да в общем так оно и было. Если он, танцуя, поворачивался к деревне правым боком это было добрым знаком, если левым - дурным. Даже числа, столь любимые Луагайдом за их абстрактность и подлинность, люди сумели запачкать собственными безудержными фантазиями. Единица означала не просто один стол или один кубок, но не более и не менее как единство всего сущего и единого бога в придачу. Hад одним этим фактом можно было размышлять годы напролет и совершенно впустую. Двойка означала двойственность света и тьмы, зимы и лета, добра и зла, мужчины и женщины, юности и старости, Отца и Сына (от больших букв Луагайда с определенного момента просто тошнило).
Тройка - единство трех миров и Троицу. Четверка - четыре стороны света и четыре древнейших королевства. Пятерка - пять сторон света и центр, четыре королевства и пятое - верховное и так далее... От всего этого у рационалиста Луагайда ум заходил за разум, ему казалось, что он уже не живет, а зыблется в мире теней и снов. Дни и ночи напролет он искал выход из этого кошмара.
Дальнейшая его история, в отличие от историй прочих домовых с "Британика", была проста и незамысловата, как мысли какой-нибудь овцы, пощипывающей травку на холмах. В семнадцать лет от сбежал из дома, как это делают миллионы подростков во всех концах света. В Глазго он увидел стальные корабли и мгновенно влюбился в них. Они были - как мир в первый день творения. Ржавчина мифов и символов еще не коснулась их железных корпусов. Даже старые морские суеверия и приметы чувствовали себя неуютно на этих просторных гулких палубах. От новых кораблей веяло первозданностью, невинностью и невероятной свободой.
Так он и стал Ши Джоном - технократом и, соглашаясь в душе со словами Уатта о шотландцах-инженерах, заядлым англоманом. Hаконец он мог не бояться Холодного Железа. Остерегаться следовало только Горячего - чтобы не заработать ожоги.
Так и было - до нынешней ночи. Хотя нет, еще раньше, вслушиваясь в стоны и бред раненых или в перешептывания сестер, когда те слушали сводки боев по радио, Джон понял, что новая мифология уже родилась, уже набирает обороты, как корабельная турбина, и скоро, совсем скоро, отражения кораблей, паровозов или самолетов будут прокладывать свои пути по нереальному миру. Hынешней же ночью это стало так ясно, что лишь сущий дурак мог закрыть на это глаза.
Принц Луагайд дураком не был.
И если сегодня он ругался и потрясал кулаками над головой бедного, невинно убиенного Светляка, то лишь от того, что умом и сердцем уже ясно понял: он снова живет в мифе, а не в реальности.
Люди со всей земли снова чего-то ждут от него, и их желания снова придется исполнять. Век невинности кончился, пришло время взрослеть...
17.
Вернемся на час назад.
По дороге на "Британик" Светляк жаловался Посейдону, что, пустившись после страшной своей смерти вспять сквозь времена, заодно еще и утратил власть над собственным чутьем, потерял ветрила и весло в волнах мирового эфира и слышал теперь не то, что хотел, а то, что находило его само.