Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

«О себе донесу, – писал отец Моисей брату в Саров 24 марта 1825 года, – что я по Указу Духовной Консистории в прошлую субботу Лазареву принял во управление Оптину пустынь по случаю произведения отца игумена нашего во архимандрита в другой монастырь здешней же епархии, называемый Добрый. Поручение сие сделано мне впредь до имеющего быть нового Архипастыря, а братия желают, чтобы я совершенно был утвержден в начальстве. Но как угодно Богу, так и буди. Я чувствую великую паче силы моея трудность в управлении обителию и братством, тем более, что братия порасстроены и обитель много должна. Но убежден был сделать послушание нашему бывшему Владыке, который при отъезде своем на Рязанскую епархию завещал мне именем Господа Иисуса не отзываясь принять обитель. Что я и исполнил.

Прошу Ваших святых молитв в подкрепление моих немощных сил душевных и телесных. Брата Антония я оставил в скиту, а сам перешел в монастырь»⁵⁴.

Начальником скита назначен был отец Антоний. Он оставался в полном послушании у старца – брата своего. Вот как записано его имя в помяннике отца Антония: «Помяни, Господи, господина моего, духовного отца и благодетеля всечестнейшего строителя иеромонаха Моисея».

Каков был к этому времени скит – об этом рассказывает очевидец, знакомый и со скитом, и с отцом Антонием с юных лет. Его рассказ приводит в своей книге об отце Антонии иеромонах Климент: «Величественный порядок и отражение какой-то неземной красоты во всей скитской обители часто привлекали детское мое сердце к духовному наслаждению, о котором воспоминаю и теперь с благоговением и считаю это время лучшим временем моей жизни. Простота и смирение в братиях, везде строгий порядок и чистота, изобилие самых разнообразных цветов и благоухание их, и вообще какое-то чувство присутствия благодати невольно заставляло забывать все, что есть вне обители этой. В церкви скитской мне случалось бывать преимущественно во время обедни. Здесь уже при самом вступлении, бывало, чувствуешь себя вне мира и превратностей его. С каким умилительным благоговением совершалось священно-служение! И это благоговение отражалось на всех предстоящих до такой степени, что слышался каждый шелест, каждое движение в церкви. Клиросное пение, в котором часто участвовал сам начальник скита отец Антоний, было тихое, стройное и вместе с тем величественное и правильное, подобного которому после того я нигде уже не слыхал… В пении скитском слышались кротость, смирение, страх Божий и благоговение молитвенное… Что ж сказать о тех вожделеннейших днях, когда священнодействие совершалось самим начальником скита отцом Антонием? В каждом его движении, в каждом слове и возгласе видны были девственность, кротость, благоговение и вместе с тем святое чувство величия. Подобного священнослужения после того я нигде не встречал»⁵⁵.

«При духовном процветании, – пишет отец Климент, – новоустроенному скиту и его первоначальным обитателям приходилось бороться с большими внешними трудностями и лишениями, особенно в первое время. По малочисленности братства сам начальник исполнял многие братские послушания. Почасту доводилось ему оставаться без келейника, так как нареченный его келейник был вместе с тем и поваром, и хлебопеком, и садовником, и привратником. “Как самый бедный бобыль, – писал отец Антоний в 1832 году одному родственнику, – живу в келье один: сам и по воду, сам и по дрова… Чином священства почтенных теперь у нас в скиту собралось пять человек; но все они престарелы и многонемощны, почему и тяготу служения за всех несу один”. С основания скитской церкви заведено было в ней непрерываемое чтение Псалтири. Отец Антоний и в то время, когда уже был начальником, читал обыкновенно по две очереди и самые трудные часы: то есть днем 1-й и 2-й часы, когда все братия отдыхали, и ночью 11-й и 12-й, – вообще в сутки бывал на ногах до 18 часов. <…>

Помещение начальника скита в первые годы было при церкви, в тесной передней келейке, где впоследствии помещался пономарь. Вообще жизнь в скиту в то время была весьма строгая; при великих трудах пища была самая скудная. Впрочем, большие труды услаждали и грубую пищу. “Бывало, – вспоминал отец Антоний, – окончив правило, возьмешь железную лопату да грабли и пойдешь чистить дорожки. Как обойдешь весь скит-то да придешь в трапезу, – подадут блюдо простых щей, и те с большим вкусом употреблялись”. А надо знать, что каждая из оград скита, подле которых идет дорожка, имеет протяжения по 75 сажен (163,5 м, – Сост.). Если в великие праздники кто-либо из Козельских граждан присылал для скитской трапезы пшеничных булок, то они предлагались братиям; в противном же случае довольствовались и в праздники черным хлебом. Самовар во всем скиту был один у начальника, к которому только дважды в неделю все братство собиралось пить чай»⁵⁶.