— Не понимает она, коньяк — он и в Африке коньяк, не знаю, как по-другому его обозвать, — ответствовал Макар, приплясывая возле стойки и явно не собираясь никуда отсюда уходить. — Мне коньяк, коньяк, коньяк и скорей, скорей, скорей...
— А... кО’ньяк! — вдруг заулыбалась барменша, как будто только что вспомнила редко употребляемое здесь наименование.
— Да, да, кО’ньяк, кО’ньяк, сучка ты импортная, — радостно подтвердил Макар, причем «сучка импортная» прозвучало из его уст как ласковое обращение. Тем временем барменша достала из-под стола какую-то мензурку и стала отмерять ей грамм двадцать желанного напитка.
— Ноу, ноу, итс смолл, итс литл, дамочка, мне надо биг-биг, много-много, — мешал Макар русские и английские слова, справедливо полагая, что интонация и отчаянная его жестикуляция позволят ей понять смысл желаемого. Барменша уже порядком измучила его, доставая все новые и новые мерки, но очень маленькие, поэтому, когда она извлекла, наконец, стограммовую, Макар удовлетворительно закивал:
— Во, эта сойдет.
— Фоты марке! — недоверчиво произнесла барышня.
— Да по мне уже и хрен с ними, — радостно сообщил Макар и залпом осушил рюмку. Коньяк оказался действительно очень хороший.
— Повторить! — удовлетворенно гаркнул наш герой, бацкнув рюмкой о стойку бара. Барменша наполнила емкость по-новой и с нетерпением ожидала, когда неотесанный русский так же осушит ее залпом. Но Макар решил теперь поддержать патриотическую марку и, расплатившись, неторопливо удалился с рюмкой к столику, где закурил сигаретку, и принялся исподтишка подглядывать за барменшей и, когда заметил, что она уже потеряла к нему всякий интерес, быстренько и все равно залпом, опрокинул в свой жаждущий желудок желанную жидкость. Потому что употреблять многоградусную жидкость распространенным медленным способом он не любил и не умел, и не хотел, и не собирался. Не собирался он и останавливаться на достигнутом.
Приблизительно через час Макар был основательно готов к подвигам. Для начала он потащил Леночку на тринадцатый этаж, где располагалась вожделенная джакузи. Там под огромным стеклянным потолком с видом на чужеземное ночное небо была возведена большая фальшивая пластмассовая гора с несколькими встроенными ваннами, в которых уныло отмачивались индифферентные скандинавы. В каждой ванне была индивидуальная температура воды и различное количество, сила и направленность струй. В одной из ванн одна большая струя воды била снизу и в ней можно было, немного побалансировав, сидеть как в кресле, а вода обволакивала тело со всех сторон, удерживая состояние неустойчивого равновесия.
— До чего только эти чертовы капиталисты не додумаются, — подумалось Макару, и больше он уже ни о чем не думал, а только беззаботно плескался поочередно во всех ваннах и радостно катался по витиеватому тоннелю диаметром чуть больше диаметра человеческого тела, который начинался с самой верхушки фальшивой горы, а заканчивался падением с метровой высоты в самую нижнюю ванну. Макар резвился по полной программе и единственная трезвая мысль, посетившая его в этот момент, была та, что будь он потолще и потяжелее килограммов так на двадцать, то вполне мог бы застрять на одном из поворотов захватывающего тоннеля. А меланхоличные скандинавы, неподвижно возлегающие небольшими группами в ваннах, снисходительно наблюдали с затаенной усмешкой на беззаботно резвящегося русского туриста. Вообще, русского человека они узнают каким-то шестым чувством. В конце концов, Макар докатался до такой степени, что порвал слегка свои плавки и только после этого обратил внимание на небольшую металлическую пластинку, висящую перед началом тоннеля, которая издевательски гласила: «Онли фо чилдрэн».