Верую…

Солдаты негромко поговорили, и вольноопределяющийся сказал:

— Все-таки мы попросим вас, генерал, пройти с нами.

— Сделайте одолжение. Повинуюсь. Вероятно, это ваше право…

У дома градоначальника, напротив сада, стояло несколько автомобилей с красными флажками на радиаторах. В один из них попросили войти генерала. Рядом устроился солдат с винтовкой. Возле шофера сел вольноопределяющийся. Машина свернула на Гороховую, по Морской выехала на Невский и направилась в сторону вокзала.

— Куда вы меня этапируете, могу я поинтересоваться? — спросил Сергей Семенович с той же, противной ему самому усмешкой.

Вольноопределяющийся оглянулся:

— Не беспокойтесь, господин генерал. Выясним, и все…

«Фу, какая мерзость, — подумал генерал. — Почему я не сказал прямо, не назвал себя? Струсил? Нет, это не трусость. Это камуфляж. Á la guerre comme á la guerre».

Мотор поминутно взревывал клаксоном. Трамваи на Невском стояли. По мостовой — и к вокзалу и от вокзала — густо, как на ярмарке, валил народ. Больше, конечно, штатских, но и военных немало. И почти у всех красные банты — на груди, на фуражках, на шляпках.

Угол Невского и Садовой — произошел какой-то затор. Автомобиль окружили.

Кто-то с темным, почти черным, как показалось Хабалову, лицом, сделав из ладоней щитки, заглянул в кабину.

— Эй, товарищи! Кого везете? Что за птица?

Генерал сидел, упершись двумя руками в эфес шашки, и пристально смотрел в затылок вольноопределяющемуся. Тот приоткрыл окошко:

— Не выражайтесь, товарищ. Сопровождаем боевого генерала Казначеева. Фронтовик. Только что из действующей армии.

— Ура-а! — весело, во весь голос закричал тот же человек.

И толпа вокруг так же весело подхватила:

— Ура-а-а-а!!!

Сердце, как никогда раньше, гаденько подрагивало и постукивало.

«Выходит, правильно поступил. Ведь назови фамилию — тут же разорвали бы. Какое счастье, что не печатали в свое время в газетах мои портреты. А Вера и Тата еще сердились, обижались…»

Свернули на Литейный.

«Это почему же меня везут домой? Или на Выборгскую? Или в тюрьму… на Шпалерную?»

Еще густо дымились обугленные почерневшие развалины Окружного суда. Руины были оцеплены солдатами с красными повязками на рукавах. У дома, где он жил, где еще третьего дня ужинал с Верой, свернули на Шпалерную, миновали тюрьму и помчались к Смольному институту.

«Ну, вот… теперь понятно… Везут в Государственную думу», — с непонятным облегчением подумал.

Но чем ближе к Таврическому дворцу, тем гуще толпа, тем громче злобные выкрики… Солдаты, рабочие, студенты. Очень много женщин.

У Потемкинской улицы тоже стоят цепью какие-то силы порядка. Солдаты и штатские с красными повязками. Но — никого не сдержать. Только дали возможность кое-как проехать автомобилю во двор…

— Прошу вас следовать за мной, — сказал, открывая дверцу, вольноопределяющийся.

Когда генерал выходил из мотора, кто-то с силой ударил его в спину, он не упал, но у него слетело с носа пенсне, он с трудом подхватил его и поспешил за вольноопределяющимся к подъезду.

В Думе — такое же столпотворение, как и на улице. С делом и без дела снуют по коридорам какие-то люди. Женщины, солдаты, юнкера.

«Боже мой! Какой ужас! Какой позор! Юнкера Николаевского кавалерийского училища! С красными бантами!»

Три юнкера шли навстречу с какими-то девицами, и у каждого на груди или на фуражке алела розетка. Шли, смеялись и не ведали, что перед ними — бывший начальник их училища, легендарный Юпитер, о котором и поныне еще распевают в дортуарах училища шуточные куплеты.

Вольноопределяющийся сам не знал, куда нужно вести генерала. Ему объяснили — в Министерский павильон к комиссару Знаменскому.

Пришлось поблуждать по думским коридорам, прежде чем разыскали этот павильон. Хабалов переступил порог и остановился, даже слегка попятился. В большом помещении, по стенам и посередине, вразбивку, стояли стулья. На стульях — все лицом к двери — как во сне или в кошмаре — сидели десятки его знакомых. Борис Владимирович Штюрмер… камергер Лысогорский… генерал Вендорф… градоначальник Балк… министр народного здравия Рейн… командир корпуса жандармов Курлов… Сидели и молча смотрели на него. А навстречу ему шел высокий офицер с погонами подпоручика.

Вольноопределяющийся приложил руку к козырьку.

— Вот, господин комиссар… Обнаружили в Адмиралтействе.

— С кем имею честь? — обратился комиссар к Хабалову.

И Хабалов, то ли не соображая, что он делает, то ли постеснявшись своего конвоира, громко и солидно ответил:

— Я уже докладывал, подпоручик… Генерал-лейтенант Казначеев, командир Второй Казачьей бригады. В Петрограде в отпуску. В Адмиралтействе оказался случайно…

— Вы свободны, господин генерал.

Хабалов не удержался — на несколько секунд взгляд его остановился на тех, кто сидел за спиной комиссара и, молча, с удивлением, с укоризной, а кто, как ему показалось, и с ужасом, смотрел на него.

— Благодарствуйте, — невнятно проговорил он и, как-то неуклюже повернувшись через левое плечо, вышел из павильона.

60. ПИСЬМА, ЦИТАТЫ, ПОЯСНЕНИЯ К НИМ

Из воспоминаний П. Г. Курлова: