- Ты в порядке, - быстро говорит мне Финн губами, которые должны быть мертвыми, и его взгляд останавливается на моем. Он видит мою панику, видит мой ужас. Ведь он знает меня лучше всех.
Он быстро пересекает комнату и опускается на колени рядом со мной, его руки холодные, когда он хватает мои и удерживает их.
Это не может быть он. Но все же, когда я смотрю на белые пальцы Финна, и на бледную веснушку в середине фаланги пальца, я знаю – это он. Должен быть. Я знаю эту веснушку, знаю эти руки.
- Финн, - удается шепотом произнести мне.
Он кивает. И он теплый. В замешательстве я скольжу ладонью по его груди, находя то, что мне необходимо знать. Под моей ладонью сквозь эту худощавую грудную клетку бьется сердце, твердо и равномерно.
Нет.
Этого не может быть.
- Может, - снова кивает он, и я понимаю, что проговорила вслух.
- Я сумасшедшая? – безвольно спрашиваю я, и все чувства покидают мое тело. Я онемела. Я кусок дерева. Я – губка и у меня нет чувств, и я так долго поглощала все это безумие, что теперь сама безумна. Вот единственный возможный ответ.
Худая рука Финна протягивается за моей спиной, обнимая меня за плечо, и я обмякаю у его груди, прижав ухо к его сердцу, чтобы убедиться наверняка.
- Это невозможно.
Мои слова – шепот. Все два. Шесть слогов невозможности.
- Ты не можешь доверять своему собственному разуму прямо сейчас, Кэл, - серьезно говорит он мне, его бледно-голубые глаза настолько светлые, ясные и знакомые. – Так что тебе придется довериться мне вместо него.
Да. Он единственный.
Он это знает.
Но…
Реальность не в этом. Реальность – это красная разбитая машина и белое надгробие.
В тот день были стрекозы и солнечный свет. Кладбище и слезы.
- Как такое может быть? – спрашиваю я дрожащим голосом, боясь поверить, боясь надеяться.
Финн отводит взгляд, его руки по-прежнему сжимают мои.
- Потому что просто есть, - твердо отвечает он. – Я не могу тебе сказать. Ты сама должна прийти к этому. Но ты придешь, Кэл. Придешь.
О, боже, мы опять вернулись к этому. Мы вновь вернулись к: «Не могу сказать тебе, потому что это тебя уничтожит».
Моя грудь опускается.
Дыхание вырывается наружу.
Я не могу снова это сделать.
Не это.
Это слишком.
Финн видит выражение моего лица и ловит меня, когда я падаю к нему, безвольная и удрученная.
- Твой разум – удивительный, - уверяет он меня. – Он дар, а не проклятие.
Он знает меня настолько хорошо. Он знал, о чем я думала.
- Ты настоящий? – спрашиваю я шепотом, закрывая глаза.
Он улыбается.
Это последнее, что я вижу.
Затем следует блаженная, благословенная чернота.
Когда я просыпаюсь, за окном темно. В комнате темно, но я очень быстро понимаю, что больше не нахожусь в комнате Финна. Я в другой постели, в своей пижаме, с чистыми простынями, обернутыми вокруг моей руки.
Я пялюсь на потолок, на стены, на тени, а потом перевожу взгляд на фигуру, сидящую возле кровати, невидимую в темноте.
- Финн? – тихонько спрашиваю я, ожидая, что она будет моим братом.
Я не ожидаю услышать голос, который отвечает.
- Калла-Лилия.
Деэр.
Конечно. Финн не может быть здесь, ведь Финн мертв.
Я сглатываю, когда Деэр подается вперед, и на его квадратную челюсть падает лунный свет, а глаза поблескивают.
- Ты настоящий?
Я шепчу.
Он улыбается своей
- Я же здесь, верно? – спокойно отвечает он.
- В эти дни это ничего не значит. – Мой голос тихий. – Я не могу принять еще больше, Деэр. Я ничего не понимаю.
- Я подвел тебя, - Деэр встает со своего места и опускается на колени возле меня, его лицо серьезное, мрачное и измученное. – Я подвел тебя. Но я все исправлю.
- Как? – шепчу я, и я даже не спрашиваю, что он должен был сделать для меня. Не думаю, что мне хочется знать. – Как ты меня подвел? Что ты сделал?
Не могу.
Не могу знать.
Не могу знать или это может меня убить.
Мой разум – полый тростник, и легкий ветерок дует сквозь него, унося все кусочки прочь. Я хочу догнать их, но не могу.
Моя рука зажата в руке Деэра.
Его пальцы дрожат, и вдруг я знаю, что должна сделать.
Мне придется отстраниться от человека, которого люблю.
Потому что не могу иначе.
Мой разум – эластичный, и он собирается лопнуть.