Весь Буало-Нарсежак в одном томе

Франсуа оторвал уголок газеты, зажег его от газа и, прищурив один глаз, раскурил трубку. Носком сабо он придавил черную золу на полу и продолжал:

— Конечно, это мы так думаем… Я только хотел сказать, что хозяйка, может, и не слишком виновата.

— То есть, если я вас правильно понял, — уточнил Сильвен, — она и Фомбье…

— Вряд ли. Фомбье был у нее на побегушках. Носил за ней подушечки, рассказывал про свои марокканские подвиги… Хозяйка обожает, когда ее обхаживают…

— Короче, муж обнаружил… — стал торопить Сильвен, которого уже начала раздражать их медлительность. — Поэтому он и…

Маргарита перебила его с неожиданной резкостью:

— Убил себя, хотите сказать? Не тот он человек, чтобы накладывать на себя руки. — Она клятвенно ударила себя в грудь кулаком, из которого торчали стручки гороха. — Руку дам на отсечение, что он уехал. И девочка тоже так считает… Да и хозяйка. Та вообще думает, что он еще вернется… Сами на нее посмотрите.

— Но ведь тело опознали.

Старуха брезгливо поморщилась:

— Если бы вы видели покойника, вы бы так не говорили, господин Сильвен. Только она его и узнала… Черт побери! А как же иначе! Замуж-то ей надо было выйти за Фомбье…

— Ну, тебя понесло!

Маргарита оскорбленно замолчала. Франсуа с мрачным, осуждающим видом щелкнул лезвием ножа и сунул его в бездонный карман фартука, где лежали вперемешку табак, трубка, бечевка, пакетики семян и даже секатор.

— Но погодите, — не успокаивался Сильвен, — если бы у госпожи Фомбье оставалось хоть малейшее сомнение, она бы никогда не посмела… Робер Денизо оказался бы в выигрышном положении. Представьте себе, он появляется… Ясно же, что получится.

— Вы просто ее не знаете, — пробормотала Маргарита с неожиданным испугом. — Она такая… пылкая!

— Зато Фомбье никак не производит впечатления человека, способного потерять голову!

— Гордец, гордец он! Рассчитывал, что фабрика сделает его богатым… Да только, видать, не получилось.

Это было все, что Сильвен узнал в тот день. Он ушел под впечатлением странных откровений. И однажды, когда они с Симоной завтракали вдвоем на террасе, пересказал сестре догадки стариков.

— Ну и что? — только и спросила Симона.

Она явно не желала ничего видеть, ни в чем разбираться. Похоже, ей единственной было хорошо в «Мениле»… Или она мастерски притворялась.

Притворялась?.. Сильвен сумеет вывести ее на чистую воду. То была еще одна причина, которая заставляла его ночь за ночью лежать без сна в темной спальне, прислушиваясь к писку проносившихся за окном летучих мышей.

Он с яростью набрасывался на портрет Клодетты, часами пытаясь передать на полотне переменчивую, скрытную и страстную натуру девушки.

И ему это удавалось. Гордый удачей, он находил в ней временное успокоение. Все-таки есть у него талант… Вот доказательство: мазок — и взгляд ожил, еще мазок — и в глубине глаз зажегся жадный огонек… Сильвен уже сам не понимал, в кого он влюблен — в портрет или в модель. Такого чувства — сильного, щемящего, нежного… ужасного — ему еще не приходилось испытывать.

Как-то вечером к мольберту подошел Фомбье.

— Я не большой знаток… — сказал он тихо. — Но, по-моему, дьявольски точно.

И Сильвен подумал, что Маргарита — всего лишь старая дура.

Теперь Фомбье, возвращаясь в «Мениль», проходил сразу на террасу. И подолгу стоял возле Сильвена, глядя, как тот работает. Внимательно следил, как Сильвен смешивает краски, как держит кисть за самый кончик, как быстрыми короткими мазками касается холста. Смотрел внимательно, с интересом. И задавал вопросы. Иногда на них отвечала Симона. Наслушавшись рассказов Сильвена, она стала отлично разбираться в теории живописи, знала все тонкости техники. Тягостное напряжение потихоньку спадало, Фомбье начал оттаивать. Наконец он пригласил Сильвена посмотреть лабораторию.

Просторная комната в конце коридора, откуда видны отрезок дороги, крыши Беноде и узкая полоска океана, почти сливавшаяся с небом. Все стены в стеллажах, на старом садовом столике установлена маленькая электрическая печь, а вокруг, на стульях — столах, даже на паркете — керамические сосуды всевозможных размеров с красящими веществами, глиной, кристаллами и химическими реактивами. Обои в зеленых, синих, желтых пятнах… В раковине красноватая вода с медленно вращающимися в ней карминовыми завитками. А под ногами тончайшая скрипучая пыль, в которой луч солнца зажигает крохотные радуги. Фомбье и в голову не пришло извиниться за беспорядок, грязь. Он подхватил спутника под руку и заговорил с жаром — что, казалось, совершенно противно его натуре, — словно узник, вырвавшийся на свободу.

— Поймите мое положение, господин Мезьер. Если гнать черно-желтую гамму, как до войны, крах неизбежен, тут сомнений нет. Слишком сильна конкуренция! Теперь в моде фаянс «порник», знаете? Узоры, правда, незамысловатые, но богатейший-колорит, пять лет назад о таком и понятия не имели. Сегодня колорит — это главное. Но я не хочу ограничиваться выпуском расписных тарелок. Буду, как и раньше, делать статуэтки, скульптурные группы, крупную керамику, но только в совершенно новом цвете…