Весь Буало-Нарсежак в одном томе

— Не доходя северного порта есть маленький пляж, — сказал старик. — Вас никто не увидит. Я отвезу вас на ялике… Осторожно с таможенниками. Иногда кто–нибудь из них прохаживается в этом месте.

Они замолчали. Отходя, море оставляло широкие песчаные пляжи, над которыми поднимался легкий парок. В воздухе чувствовалось оживление. Старик заглушил мотор, и лодка продолжала свой бег под шуршание набегавшей воды. Ламбек почти не обращал внимания на дальнейшее маневрирование. Он рассматривал побережье, ставшее теперь совсем близким. Слева — сосновый лесок. Справа — скалы, на которых отлив оставлял свой чернеющий след. Между ними узкий пляж, на котором не заметно никаких подозрительных следов. Якорь со звоном упал, и лодку развернуло течением. Старик уже располагал ялик параллельно корпусу. Настал тот самый момент. Ламбек пробрался позади него. «Бедный старикан! — подумал он. — У меня нет выбора!» Удар неожиданно настиг старика в тот момент, когда он вставал. Тело оказалось в руках Ламбека, который аккуратно уложил его у основания мачты. Потом он покрыл его брезентом. Но поскольку он остался честным, то отсчитал двадцать пять купюр, помедлил и добавил к ним еще десять.

— За шишку, — прошептал он.

И он загрузился в ялик. Спустя пять минут он был на суше. Старик не наврал. Позади леска находилась дорога. Крыши и колокольня выдавали городок. Ламбек был свободен. Он едва не начал посвистывать. Руки в карманах, твердой поступью он направился к порту. Вскоре он узнал «Кафе–де–Пешёр». Старик продолжал заботиться о его побеге. «Надо было бы дойти мне до пятидесяти!» — подумал Ламбек.

К сожалению, кафе еще не открыли. Слишком рано. Ламбеку как–то сразу стало холодно. Время не ждало. Может быть, в городке ему повезет больше. Если потребуется, он скажет, что с его машиной случилась авария. Это бы оправдало его телефонный звонок в Ла–Рошель. Он снова пустился в путь и заметил щит, на котором прочитал: «Ла–Котиньер».

Ему показалось, что он вновь ощутил в ногах покачивание лодки. Тошнота перекрыла ему глотку. Ла–Котиньер! Старая обезьяна привезла его к месту его старта. Надо смываться. Он полуобернулся и заметил жандармов.

…Два дня спустя небольшая куча народа толпилась возле гроба. Похоронную процессию возглавлял старый моряк с повязкой на голове. Он с гордостью смотрел на удивительный венок. Никогда на острове не видели подобных венков: весь из самых редких живых цветов… Цветов на триста пятьдесят франков! Безумие! На деньги гангстера.

На огромной сиреневой ленте выделялась надпись: «Моему брату».

Обет

Первая корсиканская пуля разломала надвое сигару Фернана, которую он только собрался зажечь. Затем со всех сторон посыпались штукатурка, стекло, дерево. Фернан бросился на колени. Оглушенный, со схваченным спазмой животом, ослепленный вспышками огня, он проскользнул за пианино. Там, впервые за свою жизнь, ему стало дурно. Его губы сами собой начали произносить слова молитвы… Как в детстве, они шептали слова:

— Отче наш… Смилуйся над нами… Ныне и в смертный час да пребудет воля Твоя.

Пули пронеслись над пианино, и Фернан снова взял себя в руки. Он испытывал отвращение к фарсу, но если по–хорошему договориться? Почему бы нет? Ведь ничего даром не дается… Сейчас он что–нибудь придумает.

— Богоматерь–защитница, если я выйду отсюда, то пойду босиком, принесу Тебе подарок. Клянусь.

Наступила тишина — его мольбе вняли. Тем не менее, привыкший к засадам, он подождал немного — никакого движения…

Он встал и увидел их, всех четверых, с выражением ненависти, застывшим на лицах, и повсюду — лужи крови. Он перешагнул их. Под ногами хрустели обломки, а от дыма першило в горле. Закрыв дверь, он чуть было не упал. Ощупал свои карманы: драгоценности по–прежнему лежали там, завернутые в шелковистую бумагу. Просто чудо!

На следующий день, читая газеты, он успокоился: «СВЕДЕНИЕ СЧЕТОВ НА МОНМАРТРЕ… ЧЕТВЕРО ОПАСНЫХ РЕЦИДИВИСТОВ ПОУБИВАЛИ ДРУГ ДРУГА». Полиция его не подозревала. Никто не догадывался, что господин Фернан, столь респектабельный коммерсант, владеет бриллиантами коллекции Робсона. Знала только его мать. Она, конечно, не одобряла. Вооруженное ограбление путало ее. Она сожалела о прекрасных временах квартирных краж и вздыхала, поглядывая на портрет отца Фернана, настоящего мастера, с длинными изящными руками, как у арфиста. Тот никогда не пил во время работы, в то время как Фернан…

— Да, конечно, — говорил Фернан. — Мы не правы. Это все из–за розового вина. Я ничего не подозревал. Стаканчик за стаканчиком, слово за слово…

— Ты не должен бы больше пить, Фернан.

— Попробую.

— А твой обет? Ты же знаешь, что с этим не шутят!