Весь Буало-Нарсежак в одном томе

Они поехали. Морис все время разговаривал, нервно смеялся, и Сесиль спрашивала себя, не выпили они ли с дядей Жюльеном. Не в правилах Мориса перемалывать одни и те же истории, которые она знала наизусть: романтическая встреча Мадлен де Форланж и Жюльена Меденака, безумная страсть графини, разрыв со своей семьей и — семь лет спустя — смерть Мадлен на Канарских островах от перитонита… Все это она знала. Для Мориса дядюшка Жюльен оставался каким–то богом. У нее создалось впечатление, что ее муж старается во всем ему подражать. Бедняга Морис! Как далеко ему до того Жюльена, ради которого женщина пожертвовала всем.

— Он сильно любил свою жену? — спросила она.

Морис, ошарашенный, посмотрел на нее.

— Кто?

— Твой дядя.

— Ты такие вопросы задаешь! Конечно, он ее сильно любил. Для того, чтобы такому мужчине, как он, приехать и заживо себя похоронить в этом вандейском замке, нужно испытывать глубокие чувства, тебе не кажется?

— Но он продолжал разъезжать?

— Ясное дело. Когда одиночество начинало слишком давить, он сматывался. Вполне естественно. Подумай, ведь он жил в обществе только своей прислуги!

— А ты что бы делал на его месте?

— Дурочка ты, малышка Сесиль. На его месте…

Морис, всматриваясь в дорогу, пожал плечами.

— Я бы очень хотел там оказаться, на его месте. — Он тут же продолжил: — Нет, не так. По сути, он не был счастлив… Этим утром он показался мне странным… как будто человек, с которого уже довольно этой бесцельной жизни. Даже не представляешь, как он постарел и похудел. Наверное, отъезд Агерезов нанес ему удар.

— Ему достаточно все продать и обосноваться в Каннах или Италии. Там по крайней мере он сможет общаться с людьми.

— Продать что?.. Я тебе уже объяснил, что ему ничего не принадлежит. Он получает доход, что уже неплохо. Но замок остается у Форланжей. Нормально?

— О да!

— Он не может даже подсвечника продать.

— Если он уедет надолго, мы вынуждены будем там обосноваться? — спросила Сесиль.

— Это меня бы удивило. Он попутешествует недели две–три, а потом вернется. У него свои привычки. Он уже не такой молодой.

Морис на какое–то время замолчал, Сесиль думала. Три недели! А потом?.. Она понемногу тупела от автомобильной качки. Она попыталась вновь завести разговор.

— Если бы не собака, он бы нас не пригласил.

— С твоей стороны нехорошо так говорить, — возразил Морис. — Он славный мужик — Жюльен. Не будешь же ты упрекать его в том, что он любит свою собаку?

Сесиль больше не слушала его. Она поддалась глубокой усталости, которая, возможно, больше не оставит ее. «Нелюбовь, — подумала она. — Нелюбовь… Откуда появилось это странное слово?» Она задремала.

Проснулась она от ощущения свежести. Морис вышел из машины и изучал карту при свете фар. Сесиль даже вскрикнула, когда захотела распрямиться. Спина напряглась и скрючилась, как лиана, и все суставы хрустели. Коснувшись ногами земли, она чуть не упала.

— Отлично, — сказал Морис. — Я подумывал, покажешься ты или нет. Ты знаешь, мы приехали. Или почти приехали… Вот уже двадцать минут, как я кручусь вокруг Леже и не найду дороги. Замок где–то здесь.

Он сложил карту. Как в театре теней, стала вырисовываться колокольня, а тишина стояла такая, что шаги раздавались на каменистой дороге, словно под сводами собора. Сесиль стало холодно, и, если бы не Морис, она бы испугалась. Она всегда жила в городе, ночные звуки которого ей нравились. Здесь же перед ней простирался какой–то иной мир, границы которого она пересекла во сне, и все ее привычные ориентиры исчезли. Она поспешила сесть обратно в автомобиль. Морис выехал на грунтовую дорогу, по которой его малолитражка покатилась, переваливаясь с боку на бок. Время от времени лесная поросль скребла по дверцам своими ветвями. Какой–то зверь отскочил в мягком потоке света, качавшемся перед машиной.

— Кто это?

— Кролик, наверное, — ответил Морис. — В этих местах полно дичи… Ты проголодалась?

— Нет. А ты?

— Я тем более.

Дорога стала подниматься вверх. Фары высветили густую листву позади стены, над ней сверкали куски стекла.

— Парк, — сказал Морис. Медленно проплывала стена, черного маслянистого цвета, увитая плющом. Дорога терялась под ковром опавших листьев.

В тени листвы, медленно колышущейся, словно клубы дыма, мерцали большущие звезды. Сесиль молчала, продрогнув до костей. А стена все тянулась, увенчанная искорками и как бы опоясанная электрическими огнями. Морис, похоже, испытывал то же ощущение, что и Сесиль, так как проговорил:

— Бедный Жюльен! Должно быть, не часто он здесь веселился!

Дорога вильнула в сторону, и появилась решетка ворот, монументальная, с украшениями, не совсем уместная в чаще лесов и зарослей. Морис затормозил и вытащил из «бардачка» тяжелую, словно гиря, связку ключей.

— Боюсь, это надолго! — пошутил он.

Но он сразу же нашел нужный ключ и, потянув изо всех сил, открыл железные ворота. Автомобиль въехал на аллею, и фары высветили в глубине безжизненный фасад замка.

— Неплохо! — сказал Морис. — Действительно, неплохо… Слишком симметрично… Еще чуть–чуть — и напоминало бы казармы… Проснись, графиня. Вот ты и в своих владениях!