Весь Буало-Нарсежак в одном томе

— К счастью, вы, мадемуазель, очень точно все запомнили. Читаю: окна и ставни закрыты, шторы задвинуты… комната в полном порядке… И наконец — а это главное, — положение тела дает возможность считать, что мадемуазель Денизо не лежала, а сидела в постели, когда ее ударили, поскольку голова свешивалась с подушки, упираясь в спинку кровати, а одеяло прикрывало тело лишь на уровне груди.

— Об остальном, — добавил комиссар, отложив листки, — я могу только догадываться… Удар был нанесен ножом или каким-то сходным предметом с очень узким лезвием. Впрочем, это подтвердит медицинский эксперт, он же установит точное время преступления… Вы заявили, мадемуазель, что ночью не слышали никакого шума. Я имею в виду даже очень легкий шум, который в тот момент мог не показаться вам чем-то необычным.

— Я ничего не слышала.

— А вы, господин Мезьер?

Сильвен сидел на стуле, согнувшись пополам, уперев локти в колени и положив подбородок на сжатые кулаки. С того момента, как по приказу Флесуа все собрались в гостиной, он не произнес ни слова, не сделал ни одного движения. Было неясно, понял ли он вопрос. Ничто не шелохнулось в его изможденном лице.

— Брат тоже ничего не слышал, — ответила Симона.

Комиссар прошелся взад-вперед, пошлепывая себя по затылку. Маргарита, прижав к лицу скомканный платок, уже не плакала. Она словно одеревенела. Франсуа успел надеть выходной костюм. Но плохо застегнутый галстук с фиксированным узлом висел криво. Он стоял у камина, покачивая праздными руками с огромными ладонями. Лишь время от времени проводил пальцем по влажным усам. Флесуа продолжал:

— Маргарита, вы рассказали мне, что вчера по приказу мадемуазель Денизо — и против обыкновения — оставили открытыми окна на первом этаже. Следовательно, постороннему лицу ничего не стоило проникнуть внутрь дома. Но, с другой стороны, как объяснить тот факт, что жертва, — он невольно перешел на официальный язык, — открыла дверь… незнакомому человеку? Совершенно очевидно, что она хорошо знала посетителя, доверяла ему, а главное — его не опасалась… Известен ли вам хоть один такой человек, не проживающий в «Мениле»?

Поскольку все промолчали, он уточнил:

— Это вопрос прежде всего к вам, Франсуа и Маргарита, только вы можете знать…

Старуха шевельнулась, задвигала губами, сделала усилие, чтобы подняться.

— Вы хотите что-то сказать? — спросил Флесуа.

Он остановился прямо перед ней, и она посмотрела на него с ужасом, словно комиссар мог ее ударить.

— Нет… Я хотела бы выйти. Мне плохо.

— Уведите ее, Франсуа… Пусть отдохнет!.. Приляжет!..

— Спасибо, господин комиссар.

— А я? — спросил Сильвен. — Я могу вернуться в свою комнату?

Он заговорил настолько неожиданно, что все вздрогнули. Старики, уже двинувшиеся было к двери, застыли на месте, поддерживая друг друга.

— Да… разумеется, господин Мезьер. Вы мне больше не нужны.

Франсуа увел Маргариту. Сильвен последовал за ними, держась за мебель.

— Он, кажется, чрезвычайно подавлен, — заметил Флесуа. — Не боитесь, что ваш брат решится на отчаянный шаг?

Симона слегка пожала плечами:

— Что за мысли! Да у него и оружия нет.

— Хватит и крепкой веревки.

— Нет! Нет! Это просто нервное. Пусть придет в себя, комиссар. Разумеется, он горюет. Но, в конце концов, Клодетта была ему пока еще только невестой.

Флесуа придвинул стул к креслу молодой женщины.

— Говоря откровенно, гипотеза, которую я только что упоминал, — убийца, проникший в дом снаружи, — не слишком убедительна. Да и зачем искать врага где-то далеко, если нам известно, что совсем рядом… — Он заговорил доверительным тоном: — Давайте вернемся к вчерашним событиям. Просто скажите, был ли господин Фомбье, по-вашему, в ярости… Знаете, как бывает: до того человек разойдется, что теряет всякий контроль над своими действиями!

— Нет-нет, — произнесла Симона решительно. — Конечно, он был расстроен, Клодетта вывела его из себя, как она не раз это делала. Однако дай он ей пощечину, и то бы я удивилась… хотя, признаю, он был бы тысячу раз прав. Но представить, что господин Фомбье дождался ночи и хладнокровно… Нет! Нет!

Она оборвала себя, смутившись от того, сколько пыла прозвучало в ее ответе. Флесуа продолжал:

— Хорошо, забудем на время о гневе. И обратимся к весьма любопытным признаниям, которые сделал вам господин Фомбье перед самым ужином. Вы заявили, что не помните точно его слов.

— Нет, слов не помню. Забыла. Знаете, после утреннего шока я совсем ничего…

— Понимаю. Понимаю. Но, по существу, он сказал вам…

Комиссар старался поймать взгляд Симоны. Глуховатым голосом она продолжила его фразу:

— Он сказал, что Клодетта ненавидит его… что она сделает все, лишь бы ему навредить… и что он уверен, падчерица выгонит его с фабрики, едва станет совершеннолетней… как какую-нибудь прислугу.

Флесуа поигрывал платочком.