Вес чернил

Напротив сидела Хелен Уотт, перед которой лежала отдельная папка. Хелен что-то записывала себе в блокнот. При появлении Аарона она поприветствовала его, подчеркнуто взглянув на свои наручные часы, хотя он и прибыл почти вовремя, несмотря на длинный интервал в движении автобусов. Он открыл ноутбук и разложил бумаги. Хелен сообщила, что уже успела выяснить: этот дом на протяжении тридцати семи лет принадлежал семье Га-Леви – португальским евреям, перебравшимся в Лондон около тысяча шестьсот двадцатого года. Скорее всего, они использовали дом в качестве загородной резиденции, так как в те годы столица ограничивалась городскими стенами, а Ричмонд представлял собой типичную сельскую местность – полдня езды в карете или на лодке вверх по Темзе.

Затем она указала Аарону, с каких документов следует начать (очевидно, она все же решила довериться его навыкам переводчика на это время), и в течение следующего часа не проронила ни слова – даже не поинтересовалась, не пытался ли он раскопать что-нибудь самостоятельно. Он было сам собрался рассказать ей о своих наработках, но решил дождаться более удобного момента – бог с ней, пусть думает, что хочет.

Аарон выбрал наиболее сохранные листы из первой партии и быстро проработал шесть документов. Один оказался на иврите, второй на английском, а четыре остальных – на португальском. У него возникли кое-какие заминки с переводом, но при помощи онлайн-ресурсов он быстро решил эту проблему, несмотря на суровые взгляды Хелен, которые она бросала на него каждый раз, когда Аарон поворачивался к компьютеру. Подошла Бриджет, чтобы помочь ему подключиться к интернету, и ее запястье как бы невзначай коснулось его руки, когда она вводила пароль. Аарон почувствовал, что Хелен наблюдает за ним, и усмехнулся про себя железной тяжести ее взгляда.

Документ, который Аарон начал переводить, представлял собой запись проповеди, выполненную элегантным наклонным почерком с тем же знакомым «алефом» внизу страницы. Он уже начал ощущать некое подобие братства с неизвестным писцом, который, вероятно, день за днем просиживал в такой же нетопленой комнате в доме раввина где-то в Сити, беспрерывно строча сведенной судорогой рукою. Рабский труд во исполнение воли учителя.

Аарон звучно хмыкнул и сделал вид, что не заметил брошенного на него взгляда Хелен.

Он открыл новый файл и начал переводить. Проповедь была посвящена смерти Менассии бен-Исраэля. Далее стояло имя: «раввин Моше Га-Коэн Мендес, записал ученик Исаак Веласкес». Текст проповеди занимал несколько страниц, и там, где отдельные слова были перечеркнуты или переписаны, чернила сильно повредили бумагу. И тем не менее Аарон понял, что вполне может разобраться в тексте. «Сегодня народ Израиля соберется в печали… Бог утешит скорбящих…» Он медленно вводил избитые фразы, хорошо знакомые по проповедям отца, в компьютер. Но тут, конечно, было больше души за счет сердечной дани уважения к покойному Менассии. «Ученый Менассия бен-Исраэль носил в сердце своем память о мучениях его отца, коим тот подвергся в Лиссабоне от рук нечестивых…»

После этого вступления проповедь переходила от восхваления к осторожному убеждению – как и следовало ожидать, отметил Аарон. За свою жизнь Аарон слышал достаточное количество проповедей, чтобы считать себя специалистом в этом жанре. В детстве он даже нашептывал придуманные им проповеди перед зеркалом в ванной, подражая размеренной манере отца и предвкушая день, когда поразит того новостью, что тоже собирается (в юношеском воображении Аарон видел себя взрослым, студентом университета, волшебным способом преобразившимся, избавившимся от своих комплексов) взойти на биму[6]. Эта идиллия длилась до одного воскресного утра, когда Аарон увидел сидевшего за столом отца. Тот был уже чисто выбрит и читал газету. Все это Аарон видел каждую неделю, но в тот момент его охватил порыв чисто юношеского негодования: отец благодушно встряхивал разложенную газету, прежде чем потянуться за кофе, и пробегал глазами новости вовсе не в поисках новых истин, а лишь для того, чтобы найти подтверждение своего мнения. Их провинциальная реформатская конгрегация ждала проповедей, описывающих реальный мир и предупреждающих об опасностях, побуждающих к действиям – благотворительным пожертвованиям или нескольким дням волонтерской работы. Но без всякой паники. Окружающий мир, возможно, сложен, но не безжалостен.

«Почитал бы газету, – говорил ему отец, – и, глядишь, вырастешь образованным человеком».

Аарон внял его совету и к четырнадцати годам понял, что кровавое мужество, которого требует от него действительность, не имеет ничего общего с мирными проповедями родителя.