Вес чернил

От внезапного прозрения Хелен едва не подпрыгнула на стуле. Она зажмурила глаза, открыла их снова и перечитала текст.

Вероятно, подумалось ей, она ошиблась при переводе, – но нет, все было верно. В письме присутствовали архаизмы, но смысл был понятен. Она придвинула к себе блокнот и проверила даты уже просмотренных документов, помеченных буквой «алеф». Одно содержало просьбу к амстердамскому книготорговцу о двух фолиантах, и дата его написания непосредственно предшествовала дате письма, которое Хелен только что перевела.

Хелен откинулась на спинку стула и вздрогнула от незнакомого ощущения в груди – словно нечто, долго молчавшее, внезапно пробудилось и заявило о себе.

– Мистер Леви! – произнесла Хелен.

Тот как будто не расслышал.

– Алеф – это девушка, – продолжала Хелен.

Аарон оторвал взгляд от монитора компьютера, словно вынырнув из бездны, и рассеянно посмотрел на свою коллегу.

Впервые за время их общения он выглядел растерянным.

Глава восьмая

Лондон

12 ноября 1657 года

6 кислева 5418 года

Эхо гулкого удара разнеслось по всей пристани.

Отсыревшее дерево, прелая солома, топот ног по подгнившим доскам: туго натянув веревки, портовые рабочие стараются оттянуть деревянный ящик от каменной стенки пирса. Раскачиваясь на талях, ящик, сопровождаемый бранью тальманов, медленно опускается в проседающую под его тяжестью шаланду.

Крикливые чайки на фоне рассвета.

Она прикрыла глаза.

Ее юбки совсем не защищают от холода, хотя в Амстердаме они казались довольно плотными. Но здесь, в стылом Лондоне, сырость пробирает до костей. Туфли тоже пришли в негодность, хотя вполне годились для более гладких голландских мостовых.

Ступни болели невыносимо, пока она скользила по неровному булыжнику в сторону реки.

Лица прохожих сливаются в один образ – чужие, непривычные черты, резкие, незнакомые слова. А запертый в ней мягкий язык прозвучал бы здесь пустым звуком.

Едва ступив на английскую землю, она превратилась в тварь бессловесную. Вся нелепость жизни стала пред ее очами. Когда-то давным-давно она могла облегчить это слезами.

Ребе послал ее за братом – тот уже три дня не появлялся в его доме, и учителю был надобен писец.

Казалось, в толпе докеров и рабочих брата ни за что не найти, но она понимала, что нужно глядеть зорче. Исаак, он такой. В Амстердаме отец водил его в порт, чтобы приучить к торговому делу, и брат схватывал все на лету. Ему тогда было лет десять, но он быстро вписался в скопище портового люда, к большому неудовольствию торговцев в крепких башмаках и местных дельцов, что посматривали на толпу. Как потом рассказывал ошеломленный отец, Исаак буквально прыгнул к разгружаемым ящикам и стал помогать рабочим, хотя те и косились на него, как на сородича купцов, прохаживавшихся неподалеку в черных плащах и широких с перьями шляпах.

Не обращая внимания на взгляды портовых рабочих, поднимавших второй ящик, она миновала эту компанию и прошла дальше по берегу. Затем осторожно обошла невзрачного старика, который смолил борт небольшой лодки. Тот схватил ее было за подол, но она вырвала юбку, а он подмигнул и поднял вверх заскорузлые ладони, – мол, я старик, мне можно. Она зарделась и отвернулась – и тотчас увидала своего брата, который, совсем как заправский докер, вертелся среди других рабочих.

Она знала, что найдет его здесь – как и обещала ребе. Но отчего же так больно ей стало, когда она увидела его среди чужестранцев?

– Исаак! – позвала она.

Тот как-то по-новому приподнял брови, словно не признав ее, но и не отрицая их родство.

У нее сжалось горло. Она никогда не сходилась с людьми так легко, как младший брат, всегда была эдакой тихоней, постоянно извинявшейся, неспособной и слова громко произнести…

Она испытывала необъяснимую тягу к книгам и труду писца – то есть к тем вещам, которые отталкивали большинство еврейских девушек. До приезда в Англию она охотно пользовалась талантом брата находить себе знакомых. Исаак был весьма общителен и всегда представлял ее своим друзьям, рассказывал услышанные анекдоты, угощал ее разными вкусностями, которыми его баловали рыночные торговцы. Но здесь, в Англии, они стали друг другу как будто чужими.

– Исаак!

Она подошла к брату, но руки ее беспомощно болтались вдоль туловища. В Амстердаме она просто дернула бы его за волосы – не для того, чтобы сделать больно, а чтобы просто подколоть его, пусть даже он и был взрослым мужчиной на полголовы выше нее.

Оба его товарища обернулись. Это были коренастые люди, значительно старше Исаака. Должно быть, у них были семьи, а возможно, уже и нет. Один был пониже ростом, с широкой рябой физиономией и пристальными голубыми глазами; второй же, тот, что повыше, имел редеющую шевелюру, а лицо его отдавало румянцем, характерным для выпивох и тех, кто много работает на свежем воздухе.