До антракта я еле досидела. Вскочила первая со своего места, даже не дождавшись, когда занавес полностью опустится. Пойду объемся дико дорогих пирожных в буфете, эндорфины мне необходимы. Аверин упирается в меня хмурым взглядом и косится на Палыча. Я с вызовом киваю на буквально повисшую на его правом локте Алёну. Своими делами занимайся, нечего за мной следить. На что он щурится, но от бухгалтерши чуть отстраняется. Правда, оказывается, лишь для того, чтобы встать и подать ей руку, помогая подняться. Ну да, она же в свои двадцать семь или сколько ей там известный инвалид, самой с кресла не сползти. Я отворачиваюсь от сладкой парочки и, распрямив плечи, покидаю ложу одна и первая. В конце концов я моложе и вполне способна самостоятельно передвигаться.
В буфете меня настигает Павлик, наш PR директор, и успевает сделать широкий жест, мол я за тебя заплачу. Правда, когда ему говорят стоимость трех моих эклеров и эспрессо, его лицо забавно вытягивается, но он быстро берет себя в руки и мужественно протягивает карту. Я ограничиваюсь едва заметной улыбкой в благодарность, забирая тарелку. Во- первых, его никто не заставлял. А во-вторых, у него жена на седьмом месяце, а он меня на новогоднем корпоративе пьяный в туалет пытался затащить. Ему конечно тогда сильно каблуком по ботинку прилетело, и теперь мы вроде как просто друзья, но осадочек, как говорится, остался. Да и каждую командировку его приветливые голубые глаза приобретают особенный масляный блеск, отчего их хочется протереть каким-нибудь хлорсодержащим чистящим средством.
— Ну как тебе? — спрашивает он про оперу, когда мы находим свободный столик. Его голос приветливый, улыбка открытая, вопрос нейтральный, но этот взгляд. Словно масляные пятна на мне оставляет. Я невольно повожу плечами, пытаясь его сбросить.
— Нормально, но… — я уж было хотела пожаловаться на незатыкающуюся весь первый акт Алёну, как она опять неожиданно затараторила мне в ухо, чуть не заставив подавиться кофе.
— А можно мы к вам? Столько народу- это кошмар. И ведь билеты по цене самолёта, а нормальный буфет не сделать? Хорошо, что не мы платили, я бы лучше в музей пошла, или по городу бы прокатилась, или…
Дальше я Алёну не слушаю, так как перевожу взгляд на стоящего рядом с ней Никиту, а потом медленно опускаю глаза и натыкаюсь на руку Алёны, крепко сжимающую ладонь Аверина. И непроизвольно сглатываю. Она его даже не под локоть держит. Вот прямо так, за руку. Конечно, она сама наверно его схватила, когда пробиралась к нам через толпу, но… Я понимаю, что нужно перестать смотреть и не могу. Внутри леденеет что-то и одновременно жжёт. Мы же все взрослые люди, в одной гостинице… И я знаю, как у Никиты всё быстро. Даже когда сопротивляешься… Не знаю, мой ли пристальный взгляд подействовал, или просто Никиту такое рукопожатие тоже смущало, но я вижу, как он убирает свою ладонь и берёт в руку чашку с кофе. Я почему-то тут же выдыхаю.
— Ну как вам опера? — пищит Алёна, хлопая нарощенными ресницами. Не замечала раньше, что она такая раздражающая.
— Сложно было сосредоточиться. Столько отвлекающих моментов вокруг было, — тяну я, намекая на её бесконечную болтовню у меня за спиной.
— Ну да, — тут же вставляет Аверин, вколачивая меня взглядом в стул, — Раков эти отвлекающие моменты вам каждые пять минут обеспечивал, Алина Андреевна.
Павлик закашливается, отводя глаза, у меня отвисает челюсть от его хамства, а Алёна гаденько хмыкает. Почему-то именно это бесит меня больше всего.
— Не понимаю о чем вы, Никита Романович, — произношу холодно, выдерживая распинающий взгляд Аверина, — Но мне приятно знать, что весь акт вы следили за мной, а не слушали нескончаемую трескотню Алёны Максимовны, соревнующейся по громкости с оркестром. Никто мои эклеры не будет? У меня что-то аппетит пропал.
Я отставляю чашку с недопитым кофе и поднимаюсь из-за стола под воцарившееся гробовое молчание.
— Я возьму, — слышу я вздох Павлика, уже уходя. Ну да, он за них почти сто евро отдал, бедный.
По крайней мере одного я добилась. Весь второй акт Алёна изображала из себя немую. А постановка оказалась и правда очень ничего.
Глава 38. Ужин
В ресторане Палыч наконец позволяет мне усесться подальше от него. По-английски он и сам говорит прекрасно, переводчик ему не нужен. А, как известно, за коньяком и рибаем часто обсуждается самое важное. И лишние уши ему с герром Вайндорфом, учредителем австрийской компании, не нужны. Поэтому они уединяются узким кругом наиболее привилегированных во главе стола. Мы же, простые смертные, занимаем противоположный конец. Условной границей служит огромное блюдо с поросенком посередине. Я кошусь на подпаленную мордочку несчастного животного с яблоком в зубах, и нахожу в этом нечто символическое. Рядом со мной садится мой неизменный масляный рыцарь Павлик, чуть дальше Ганс, а напротив устраиваются Алёна, Луиза, личный секретарь Вайндорфа, и Никитин кореец. Самого Аверина приглашают в круг избранных за другим концом стола, так что он практически выпадает из поля моего зрения.