Весь этот рок-н-ролл

А где-то дворец Кощея, а где-то девочка Эмми, а без них или кого-то одного никак не попасть в сельцо Вудсток Тверского княжества, на море-окиян, где остров Буян, а на нем – часовенка, в которой дремлет камень Алатырь, исполняющий желания. Да у меня-то всего одно, вот Джемми и ребеночек. То есть уже два желания. А если два ребеночка или три… А? Да что, жадный он, что ли, камень этот? Это у золотой рыбки три желания, а об ограничениях этого камня дяденька Клинтон вроде не говорил. Так что, как пойдет… пойдет, пойдет… Я чувствую… Вот только как до Кощеева дворца добраться? Космонавт Вишез в запас ушел, школьникам уроки труда ведет, а дяденька-маршрутка на накрытой поляне лежит. Головой в блюде от поросенка. Очень хорошо смотрятся. Головы дяденьки-маршрутки и поросенка. Обе с закрытыми глазами. Спят. О, и Джемми спит. И похрапывает так хорошо во сне. Ровно младенчик. Я знаю. Пару лет назад одна девка у нас как-то невзначай младенчика родила, а до этого как-то никто не замечал. Даже один мужик, когда ее швор… (фу, слово какое грязное), то говорил, что у нее шах… (ну откуда эти слова прут… прямо перед собой стыд берет) горячая. А после уже ничего не говорил, потому что она как раз рожать-то и собралась. И как, скажите на милость, такую шво… (язык бы свой поганый вырвала), а бабки-то уже заплачены, а мужик, ну, он в своем праве, ему меня (да не меня, а другую девчонку, тоже Джанис зовут, а я никогда этим и не занималась) на отработку мамка послала. И вот совпадение смешное: мужик кончил и девчонка родила. И этот младенчик закричал, а потом заснул. Да и как не заснуть, когда Орландо ему на личико его сморщенное руку положил. А потом унес куда-то. А девчоночка эта, когда в себя пришла и младенчика не нашла, то половину денежек от того мужика у мамки попросила, как свое заработанное, в аптеку сходила, а когда вернулась, то ушла, шатаясь, в глубину свалки, и все… Я за ней пошла. По каплям молока на земле… А потом капли кончились, и девчоночка кончилась. Ну, я ее шмотками закидала, не оставлять же неприкрытую, и ушла. Работа.

И вот Джемми, как тот младенчик, лежал с закрытыми глазенками и открытым ртом. Только Джемми сильно небритый был. Ну, это у них, черных, так принято.

Да и меня в сон потянуло. Так дяденька Клинтон сказал: заснуть и во сне к Кощееву дворцу подобраться. А уж оттуда… Ну да я уже об этом не раз говорила… А сна нет, как нет. Только лежу себе на асфальте рядом со спящим Джемми, хочу его обнять, а рука пустой воздух к себе прижимает. Пустой-пустой, да не совсем, в правой руке, такой маленькой, рука мамы моей, Риты.

А у мамы рука большая, а на ногтях темно-малиновый маникюр, только грязь из-под ногтей все равно видна. Да у девчонок ее возраста руки всегда грязные. Да и откуда им быть чистыми, когда на свалке живешь. А я и не знаю, что есть какие-то другие места, где люди живут. Мне насчет домов никто никогда не рассказывал. Только Михаил Федорович что-то о пряничном домике с сахарной крышей рассказывал. И вот в этот пряничный домик мама Рита меня и привела. А пока в дверной колокольчик леденцовый звонила, я от дверцы кусочек отломила и сжевала. Ой, какой вкусный! Шоколад называется… И он весь по лицу размазался, и тот старичочек, который эту дверь открыл, очень этому обрадовался, и когда мама Рита меня шлепнула, потому что нельзя без спросу кусочек от двери, то старичок ее остановил и сказал, что это прелестно и просто очаровательно – вот такой вот замечательный ребенок, и вот это личико в шоколаде – это совершенно фантастическая вещь, что вот именно такие детские личики он и любит, вот с шоколадом на губах, и это обязательно надо оставить. И мама Рита сказала, что через два часа за мной зайдет и чтобы я во всем слушалась дядю Ричардса. И ушла.[12]