Весь этот свет

Когда вода начала заполнять машинку, я безмолвно выругала сама себя. С моей стороны было глупо перекладывать свои обязанности на других. Я ведь знала, что нельзя ради общения с Эллиоттом пренебрегать ответственностью. Хранить секреты – значит не привлекать внимания к нашей гостинице, а если взбешенный Дюк вместо того чтобы заночевать у нас, потащится в город, это верный способ привлечь всеобщее внимание. Я уже представляла, как он со своим оливково-зеленым чемоданом приедет в «Холидей Инн», мотель, расположенный в соседнем городе, устроит там сцену, пока будет регистрироваться, и укажет данные, не совпадающие с его удостоверением личности. Дюку следовало угождать, в противном случае могло случиться худшее. И, хоть я и не представляла, в чем конкретно это «худшее» будет выражаться, ясно было одно: в самом скверном случае нас с мамочкой разлучат, и, возможно, навсегда.

Следующий час я посвятила наведению порядка на кухне. Когда я закончила готовить лапшевник, хлопнула входная дверь. Я не знала, кто пришел, Дюк или мамочка, поэтому затаилась, прислушиваясь к звуку шагов.

Раздалась тяжелая поступь Дюка, и я напряглась. Все-таки он вернулся.

– Ну, теперь-то проклятые полотенца есть? – заорал он, поднимаясь по лестнице на второй этаж. – Всякий раз, когда я приезжаю в этот Богом забытый городишко, я обливаюсь потом!

– Чистые полотенца лежат в вашей комнате! – прокричала я в ответ.

Дюк стремительно сбежал вниз, и я замерла.

– Ты что, наорала на меня, девчонка?

– Нет, я просто повысила голос, как и вы, чтобы вы услышали.

Дюк прищурился, потом сморщил нос и фыркнул. Вытянул шею и посмотрел на кастрюлю у меня за спиной.

– Это что?

– Лапшевник. По рецепту мамочки.

– Я это уже ел.

Покопавшись в памяти, я вспомнила, что, когда мы в последний раз готовили это блюдо, Дюк действительно останавливался у нас. Да, наверное, так и было.

– Будет готово через час.

Я установила температуру в духовке на 200 градусов.

– Надеюсь, так и будет. Обслуживание у вас хуже, чем в любом другом месте этого вонючего городишки.

– Если вам что-то понадобится, дайте мне знать.

Дюк стремительно подскочил ко мне, так что его нос оказался в нескольких дюймах от моего лица. Я опустила глаза.

– Ты что, пытаешься отделаться от меня, девчонка? – Дюк заскрипел зубами и резко выдохнул через нос. Так могло бы дышать дикое животное, готовое к прыжку.

Я покачала головой.

– Я просто пытаюсь исправить свою ошибку. Я хочу, чтобы вам у нас было хорошо.

Вряд ли Дюк сможет жить где-то еще, кроме нашей гостиницы, даже если бы кто-то согласился пустить его на порог. С его поведением и привычкой во все совать свой нос никто не позволил бы ему остаться надолго, максимум на одну ночь. К тому же я подозревала, что он просто не может позволить себе гостиницу подороже, а если ему негде будет жить, что станется с Поппи?

Дюк выпрямился.

– «Хорошо», да?

Я кивнула. Микроволновка громко прозвенела, я открыла дверцу и поставила кастрюлю в печку. Затем я повернулась к Дюку и посмотрела ему в глаза. Он всегда смотрел на меня так, будто сейчас лопнет от злости.

– Итак? Вам что-то нужно?

У Дюка дернулся глаз, но он промолчал.

Я принужденно улыбнулась и пошла к входной двери, все убыстряя шаг. Выскочив на крыльцо, я едва не врезалась в Эллиотта.

– Тише-тише! Привет, – сказал он с улыбкой. Впрочем, едва взглянув на мое лицо, он перестал улыбаться. – У тебя все хорошо?

Я обернулась на дверь.

– Что ты здесь делаешь?

Эллиотт хитро улыбнулся.

– Да вот, мимо проходил.

Я оттолкнула его от двери.

– Нам лучше уйти. Пойдем.

– Куда? – спросил он, глядя на стеклянную дверь. Было видно, что Дюк все еще стоит у подножия лестницы и наблюдает за нами из-под насупленных бровей.

– Куда угодно. Пожалуйста, давай просто уйдем.

– Хорошо, – согласился Эллиотт и взял меня за руку.

Мы спустились с крыльца, прошли по неровной садовой дорожке, вышли на улицу, и Эллиотт захлопнул за нами калитку. Мы направились к парку, и чем дальше отходили от дома, тем меньше я паниковала.

Пока мы шли, Эллиотт не задавал мне вопросов, и я ценила его молчание даже больше, чем его теплую руку. Его просто невозможно было ненавидеть, как бы я ни старалась. Мы подошли к широкой поляне, вокруг которой росли клены и стояли скамейки, и я потянула Эллиотта к самой дальней скамье. Рядом с ней стояла благоухающая мусором урна, зато там была самая большая тень.

Я с облегчением откинулась на спинку скамейки, надеясь, что отчаянно колотящееся сердце постепенно успокоится. У меня дрожали руки. Дюк останавливался у нас нечасто, но если уж приезжал, то наводил на меня ужас.

Несколько минут мы сидели в молчании.

– Кэтрин, с тобой все в порядке? – спросил наконец Эллиотт. – У тебя испуганный вид.

– Все хорошо, – ответила я. – Просто ты меня напугал.

– Тогда к чему это поспешное бегство?

– Вчера вечером я забыла положить в комнаты чистые полотенца, и один из гостей рассердился.

Эллиотт недоверчиво выгнул бровь.

– Ты настолько боишься попасть в неприятности?

Я не ответила.

Эллиотт вздохнул.