Весь Гарольд Роббинс. Книги 1-23

На следующий день они снялись и подались на новые места.

2

Они обосновались милях в двадцати от Додж-Сити, и Сэм занялся извозом. Это оказалось довольно прибыльным бизнесом, поскольку ни у кого в округе не было таких сильных и выносливых мулов, как у Сэма-Рыжая Борода, слово которого было твёрже кремня.

Они жили на небольшом ранчо. Маленький Макс рос как в сказке — не по дням, а по часам. Ещё более похорошевшая Канеха не могла на него нарадоваться. Правда, время от времени она задумывалась о том, почему духи не дают ей больше детей, но это её не очень огорчало. Она молода, здорова, и духи ещё изменят к ней своё отношение.

Сэм тоже был по-тихому счастлив. От природы он был очень робким человеком, и годы, проведённые в прерии, отнюдь не способствовали устранению этого недостатка, если это можно было назвать недостатком. В городе за ним закрепилась репутация нелюдима. Ходили даже слухи, что у него припрятано золотишко которое он нарыл, шатаясь по прерии и якшаясь с индейцами.

К одиннадцати годам Макс был таким же подвижным, сильным и неутомимым, как его индейские сверстники. В своём физическом, да и умственном развитии он намного превосходил городских ребят. Он лихо скакал без седла на любой лошади, мог попасть из ружья в глаз суслику с расстояния ста ярдов. Мускулистый, подвижный, с длинными, подрезанными на индейский манер чёрными прямыми волосами, он почти не отличался от гордых сынов прерий, если бы не тёмно-голубые глаза и белая кожа на незагорелых участках тела.

Однажды вечером, когда семья сидела за поздним ужином, Сэм пытливо взглянул на сына и проговорил:

— В Додже открывается школа.

Макс вопросительно посмотрел на отца, потом на мать, не зная, дозволено ли ему говорить. Решил, что лучше промолчать, и сосредоточенно уставился в свою миску.

— Я тебя записал, сын. И заплатил десять долларов.

Макс решил, что ему можно высказаться.

— А зачем мне школа?

— Чтобы научиться читать и считать.

— Зачем?

— Ну, человек должен уметь кое-что ещё, кроме как скакать на лошади и без промаха бить дичь.

— Ты же обходишься без этого? — с детской прямотой спросил Макс.

— Теперь другие времена, сынок. Когда я был мальчишкой, никаких школ здесь не было и в помине. Сейчас образование может очень даже пригодиться.

— Я не хочу.

— А я сказал, пойдёшь! — рявкнул Сэм, потом добавил уже более спокойно. — Я уже обо всём договорился. Ты будешь спать в задней комнате на конюшне Олсена.

Канеха не совсем поняла, о чём говорит муж, и переспросила на языке кайова:

— О чём это ты?

Сэм ответил ей на том же языке:

— Школа — это большой источник разных знаний. А без этого наш сын никогда не сможет стать большим вождём среди белоглазых.

Такое объяснение вполне удовлетворило Канеху.

— Он пойдёт, — убеждённо произнесла она. — Для нас большое знание означало великое знахарство. — Она молча вернулась к плите.

На следующий день Сэм отвёз Макса в школу.

Учительница — из обедневшей южной аристократии — подошла к двери и приятно улыбнулась Сэму.

— Доброе утро, мистер Сэнд.

— Здравствуйте, мэм. Вот привёл в школу сына.

Учительница посмотрела на него, скользнула безразличным взглядом по Максу, оглядела школьный двор.

— А где он? — озадаченно спросила она.

Сэм подтолкнул Макса вперёд.

— Поздоровайся с учительницей, Макс.

Макс в новых штанах и куртке из оленьей кожи и в таких же расшитых мокасинах неловко помялся и буркнул: — Здрасьте, мэм.

Учительница брезгливо скривила губы.

— Но это же индейский ребёнок! — оскорблённо воскликнула она. — У нас школа для белых.

Сэм смерил её тяжёлым взглядом.

— Это мой сын, мэм.

Учительница обиженно поджала губы:

— Полукровок мы тоже не принимаем.

Презрительно передёрнув плечами, она повернулась уходить, но её остановил ледяной голос Сэма, в котором слышалась еле сдерживаемая ярость:

— Мне наплевать на ваши религиозные убеждения, мэм, равно как и на то, что вы думаете о равноправии национальностей. Не забывайте, однако, что вы не в вашей родной Вирджинии, до которой отсюда добрых две тысячи миль. Кроме того, вы взяли с меня десять долларов и будете учить моего сына, как и всех остальных, если не хотите, чтобы я подпалил ваш «только для белых» пансионат с четырёх углов.

Казалось, от праведного гнева у учительницы раскалилось и вот-вот лопнет пенсне на шнурке.

— К-как вы смеете так разговаривать с д-дамой, мистер Сэнд?

— Я разговариваю с ней так, как она того заслуживает. Советую вам, мэм, изменить ваши убеждения, если хотите прижиться в этих краях.

— Пускай даже я соглашусь, — поостыла учительница, — другие родители не потерпят, чтобы их дети учились вместе с индейцами.

— Вы плохо о них думаете, мал. И потом, они слишком хорошо знают Сэма Сэнда.

Учительница взглянула на него в явном замешательстве.

— Вас, жителей Запада, трудно понять, — наконец произнесла она и с сомнением посмотрела на замершего в напряжённой позе Макса. — Ну, тогда хоть переоденьте его, чтобы он не очень выделялся среди других детей. И подстригите.

— Это можно, — опять добродушно прогудел Сэм. — Пойдём, Макс, сначала в магазин, потом к цирюльнику. Слышал, что сказала учительница?