Весь Мегрэ. Том 2

Вдруг ему почему-то очень захотелось написать г-же Мегрэ, и он направился к себе в гостиницу.

Глава 5

Между вторым и третьим этажами Мегрэ, не придавая своим мыслям никакого значения, внезапно подумал, что не хотел бы, чтобы человек типа, к примеру, капитана О'Брайена увидел бы, чем он занимался сегодня утром.

Даже люди, которые работали с ним долгие годы, как бригадир Люка, не всегда чувствовали, когда у него бывало такое настроение.

Да и знал ли он сам, чего ищет? Остановившись посреди лестницы между двумя этажами, глядя перед собой большими, ничего не выражавшими глазами, он был похож на человека, у которого прихватило сердце, — вот он и остановился где попало, стараясь принять беспечный вид, чтобы не вызывать жалости у прохожих.

Судя по количеству детей младше семи лет, которых он видел на ступеньках и площадках лестниц, в кухнях и в комнатах, этот дом после окончания уроков в школах превращался в настоящий детский муравейник. К тому же во всех углах валялись игрушки, сломанные самокаты, старые ящики из-под мыла с приделанными к ним колесиками — словом, всякий причудливый хлам, не представляющий ни малейшего интереса для взрослых, но драгоценный для ребятни.

В доме, в отличие от французских домов, привратницы не было, и это усложняло задачу комиссара. Нигде никакого списка жильцов, только в коридоре первого этажа коричневые почтовые ящики с номерами, некоторые — с пожелтевшими визитными карточками или с фамилиями, кое-как выгравированными на металлических пластинках.

Было десять утра — самое подходящее время, чтобы представить себе образ жизни этой трущобы. Чуть ли не каждая вторая дверь стояла настежь. В комнатах виднелись еще не причесанные женщины, занимавшиеся хозяйством, купавшие детишек, стряхивавшие в окна коврики сомнительной чистоты.

— Простите…

На него смотрели недоверчиво. За кого могли принимать этого высокого человека в тяжелом пальто и в шляпе, которую, разговаривая с женщинами, он всегда снимал? Наверное, за страхового агента или коммивояжера, предлагающего пылесосы новой марки. Он говорил с очень сильным акцентом, но это никого не удивляло; здесь жили не только недавно приехавшие итальянцы, но и поляки. И, похоже, чехи.

— Вы не знаете, живут еще в этом доме какие-нибудь люди, которые поселились здесь лет тридцать тому назад?

В ответ люди морщили лоб, потому что такого вопроса никак не ожидали. В Париже, например, на Монмартре или в квартале, где жил Мегрэ, наверно, не было дома, где он сразу же не нашел бы какой-нибудь старушки, или старичка, или супружеской четы, обосновавшейся там лет тридцать — сорок тому назад.

А тут ему отвечали:

— Мы здесь всего полгода…

Или год, или два. Максимум четыре.

Инстинктивно, сам не зная зачем, он задерживался перед раскрытыми дверями, заглядевшись на убогую кухню, в которую впихнули кровать, или в комнату, где жило четыре-пять человек Редко попадались люди, которые знали жильцов другого этажа. За Мегрэ увязались трое детей, старшему из них на вид было лет восемь — он, наверно, болел свинкой, судя по тому, что носил толстый компресс. Вскоре мальчуган осмелел и теперь уже опережал Мегрэ.

— Этот господин хочет знать, не живете ли вы здесь тридцать лет.

Мегрэ видел стариков, сидевших в креслах у окон, иногда подле клетки с канарейками; этих старикашек иммигранты вызывали из Европы, как только находили «job»[7]. Некоторые из них не знали по-английски ни слова.

— Я хотел бы узнать…

Широкие лестничные площадки представляли собой своего рода нейтральную территорию, куда сваливали все, что оказывалось ненужным; на площадке третьего этажа стирала худая рыжая женщина.

Именно здесь, в этих клетушках, обосновались по приезде в Нью-Йорк «J and J», и здесь Маленький Джон, который занимает ныне роскошные апартаменты в «Сент-Рейджи», жил несколько месяцев, а быть может и лет.

Было трудно представить, что на столь малом пространстве может вместиться столько людей, и все же духоты не чувствовалось; зато здесь больше, чем где бы то ни было, ощущалось безнадежное одиночество.

Доказательством тому служили молочные бутылки. На четвертом этаже Мегрэ остановился у одной из дверей, перед которой на коврике выстроились восемь полных бутылок с молоком.

Он хотел было обратиться с вопросом к мальчишке, который стал его добровольным чичероне, но как раз в эту минуту из соседней квартиры вышел мужчина лет пятидесяти.

— Вы не знаете, кто здесь живет?

Человек молча пожал плечами, как бы говоря, что это его не касается.

— Откуда мне знать?

— Мужчина или женщина?

— Кажется, мужчина.

— Старик?

— Смотря что вы называете старостью. Пожалуй, моих лет… Нет, не знаю. Он переехал в этот дом всего месяц назад.

Какой он был национальности, откуда приехал — это никого не интересовало, и его сосед, не обращая внимания на бутылки с молоком, начал спускаться по лестнице; тревожно оглянувшись на странного посетителя, задававшего нелепые вопросы, он отправился по своим делам.