Весь Мегрэ. Том 3

Комиссар не без причины отправился на прием к прокурору. Как это периодически случается, пресса опять взялась за полицию. Недавно, к счастью не по вине уголовной полиции, а Сюрте[9], расположенной на улице Соссе, произошел инцидент, повлекший за собой запрос депутатов нижней палаты.

В ночном кабаре сынок одного депутата сильно ударил инспектора полиции, который утверждал, что несколько дней следил за ним. Последовала всеобщая драка. Дело не смогли замять, и Сюрте была вынуждена признать, что проводила расследование в отношении молодого человека, подозревавшегося не только в употреблении героина, но и в вербовке новых клиентов для наркоторговцев.

Начался отвратительный скандал. По утверждениям депутата, чьего сыночка поколотили, один из наркоторговцев был полицейским осведомителем и якобы молодого человека посадили на иглу по прямому приказу с площади Бово[10], дабы скомпрометировать его отца.

Будто случайно — такие дела никогда не ходят одни — на следующей неделе приключилась история с избиением подозреваемого в одном районном комиссариате.

Так что в данный момент пресса была настроена против полиции, и Мегрэ в это утро решил подстраховаться.

Вернувшись к себе в кабинет, он тем не менее был полон решимости по-своему истолковать полученные им инструкции, которые никогда не даются для того, чтобы их понимали буквально. Просто прокурор прикрыл себя, и, если завтра на авеню Шатийон найдут труп, он первым начнет упрекать комиссара в бездействии.

Раз уж приходилось мухлевать, он мухлевал, но без энтузиазма. Он уже не мог использовать Жанвье, которого Мартон сразу вычислил при его появлении в «Лувре» и который уже побывал в доме Мартонов.

Из всех остальных Люка был бы наиболее подходящим, поскольку обладал отличным чутьем и был ловким, но у Люка имелся один недостаток: его профессия легко угадывалась по внешнему виду.

Он выбрал молодого Лапуэнта, менее опытного, зато часто сходившего за студента или молодого клерка.

— Слушай, малыш…

Комиссар долго и лениво давал ему инструкции с огромным числом подробностей, поскольку сами эти инструкции по сути своей были очень расплывчаты. Сначала зайти в «Лувр» купить какую-нибудь игрушку и, не задерживаясь, уйти. Цель: «срисовать» Мартона, чтобы затем безошибочно узнать его.

Потом, во время обеденного перерыва, встать у служебного входа и проследить за специалистом по игрушечным поездам.

Вечером, при необходимости, повторить маневр. А между делом, во второй половине дня заглянуть в торгующую бельем лавку на улице Сент-Оноре.

— На вас ведь не написано, что у вас нет невесты…

Лапуэнт покраснел, потому что так и было. Вернее, почти так, потому что его помолвка не была пока что заключена официально.

— Можете, например, купить для вашей невесты ночную рубашку. Желательно не очень дорогую.

— Вы думаете, — робко возразил Лапуэнт, — что невестам дарят ночные рубашки? Это не слишком интимный подарок?

Дальше будет видно, как узнать побольше о чете Мартонов и свояченице Ксавье, не раскрываясь перед ними.

Лапуэнт ушел, а Мегрэ взялся за работу, подписывая документы, разбирая почту, выслушивая доклады инспекторов по маловажным делам. Но на заднем фоне его забот тем не менее постоянно присутствовали Мартон и его жена.

У него была слабая надежда, в которую он не очень верил: вот сейчас ему сообщат, что Ксавье Мартон просит принять его.

Почему бы нет? Может быть, вчера он ушел в то время, когда Мегрэ выходил к начальству, потому что ему требовалось к определенному сроку вернуться в магазин?

В таких местах строгая дисциплина, о чем Мегрэ знал лучше многих, ибо в начале своей карьеры два года проработал в отделе полиции, обеспечивающем охрану универмагов. Отсюда его знание их атмосферы, механизма работы, правил и интриг.

В полдень он отправился обедать на бульвар Ришар-Ленуар и наконец-то заметил, что его уже третий день подряд кормят жареным мясом. Он вовремя вспомнил о визите жены к Пардону. Она, должно быть, ожидала, что он удивится новому меню, и, очевидно, заготовила более или менее правдоподобное объяснение.

Он не поставил ее в это положение, вел себя с нею нежно, возможно даже слишком, потому что она посмотрела на него с некоторой тревогой.

Разумеется, он не все время думал о троице с авеню Шатийон. Память возвращалась к этому делу время от времени, какими-то короткими мазками, словно подсознательно.

Это немного напоминало паззлы — раздражало его, как паззлы, к которым возвращаешься помимо своей воли, чтобы поставить на место очередной кусочек. Разница с паззлом заключалась в том, что в данном случае кусочками головоломки были люди.

Не был ли он слишком суров с Жизель Мартон, у которой, когда она уходила от него, дрожала губа, как будто женщина должна была вот-вот расплакаться?

Возможно. Он сделал это не нарочно. Его профессия — все знать. Скорее она была ему симпатична, как, впрочем, и ее муж.

Он симпатизировал супружеским парам, и его всякий раз расстраивало, когда между мужчиной и женщиной, любившими друг друга прежде, возникали разногласия и ссоры.