Весь мир окрашен в желтый

Голова трещала. Я не мог ни о чем думать! Как плохо…

Невыносимо плохо из-за всего этого!

Крис! Крис!

Зачем?..

До морга мы ехали в тишине. Я никак не мог свыкнуться с произошедшим.

Так холодного стало. Меня одолевал озноб. Ноги вспотели. В висках сверлило. В горле было невыносимо пусто. Не мог ни о чем думать. Так дурно… Так невыносимо дурно!

Довел до самоубийства…

Довел до самоубийства человека, которому я был дорог…

Которому я был дорог…

Который меня любил…

Ах, до чего же хреново!

Ни черту все это!

Крис… я не хотел.

И что это изменит? Она уже смотрит на меня… или… если Рай и Ад действительно существует, а самоубийц не отпевают… можно ли представить хоть на мгновение, что она сейчас в Аду?

Или же ходит призраком по этому миру.... Сидит рядом со мной сейчас…

Как страшно думать о таких вещах! И еще страшнее осознавать то, что именно ты в этом виноват.

А ее родители? Что они сделали плохого? За что им – простым людям – все это?..

Я разрушил жизнь не одного человека, в многих… всей ее семьи, людей, которых даже не знал…

Когда умирает один человек в семье, умирает и вся семья. Ты не себя убиваешь, а убиваешь тех, кто любит тебя…

Ах, Крис! Крис…

Мы пришли в морг. Здесь было холодно. Я всегда мечтал тут побывать в профессиональных целях, но никак не в личных…

Какая ирония жизни… Какой сарказм твою мать!

За что ты так?

В холодном белом помещении находились только я, двое полицейских и патологоанатом средних лет в белом халате.

А в центре комнаты на железном столе лежала она… накрытая зеленой клеенкой.

Даже поверить не могу, что она сейчас здесь, передо мной… Вот лежит.

Она не у себя дома. Она не спит. Она не ест и даже не дышит. Она не общается с мамой и даже не плачет от горя в подушку. Она не делает уроки или говорит по телефону. Она не идет в магазин или гулять…

Она лежит мертвая передо мной.

Ее нет. Она мертва. Я не могу ничего ей сказать. Она не услышит. Она не ответит…

Ах, как больно!

Как страшно!

Как глупо…

– Вы знали, что у нее была собака? – выбил меня из моих мыслей тонкий.

– Собака? – не понял я.

– Да, повесилась она на ошейнике от собаки. Терьер.

Мои глаза намокли.

Она выгуливала свою собаку. Держала в руках поводок, не зная, что придет время, и она возьмет этот поводок, чтобы оборвать свою жизнь… Вот так – раз и навсегда. И она уже не сможет дышать…

Она уже не увидит маму, не сходит в магазин, не появится на практике, не вырастет, у нее не будет детей и семьи, у нее не будет внуков, она никогда не состарится, она уже мертва. Для нее все кончено…

Я выругался у себя в мыслях.

Как же… как все это…

Ах, Крис!

Крис…

– Где ее родители? – спросил я.

– Не выдержали,– ответил патологоанатом. – Посмотрели утром и ушли.

– Что будут делать с телом? Где ее похоронят?

Но мне ответили не сразу.

Я посмотрел на патологоанатома. Он же обменялся взглядом с полицейскими.

– Ее кремируют послезавтра,– ответил толстый,– пепел решили развеять над городом.

Что за?..

Вот черт!

Ее родители явно атеисты или что-то в этом роде…

Если верить в Библию, то придет время, когда все люди поднимутся из своих могил. Но если это так – даже предположительно, – то Крис уже не поднимется. Ее не будет со всеми нами.

Я ее не встречу после смерти…

Никогда уже не встречу.

От этого становилось еще более тошно и противно!

Дурно… Плохо… Голова кружиться…

– Это их решение, они – родители, и имеют на это полное право,– высказался патологоанатом.

Имеют право… Пфф!..

Ничего они не имеют!

Никто не имеет на это прав!

Никто…

– Вы посмотрите? – спросил толстый.

Должен посмотреть… Черт!

Не хочу…

Тогда я точно осознаю то, что она здесь передо мной, мертвая.

Не хотел я смотреть, но патологоанатом безжалостно подошел к столу и спустил клеенку до ее груди.

Крис… Это она – бледная и холодная. Будто спит… Но ее нет!

Ее нет!

И ее нет из-за меня!

Черт!

Твою мать!

Ругаюсь в мыслях…

На шее красный тонкий след.

– Признаков насилия не обнаружено,– сказал патологоанатом,– внешне только след на шее.

– Она что-нибудь принимала до смерти? Алкоголь? Наркотики?

– Скоро придет сестра, и мы начнем вскрытие, чтобы это выяснить.

– Родители не были против вскрытия?

– Обычно все против вскрытия. Ситуация кажется очевидно, но… даже элементарное самоубийство могло возникнуть из-за влияния каких-то психотропных веществ. Это мы и хотим выяснить.

Правильно.

– Но ее родители не возражали. Знаете… им было.

Все равно…

– … все равно,– закончил патологоанатом,– у них умерла дочь и не просто умерла. Вся ситуация слишком… печальная, им было не до этого.

– Понятно,– отрезал я.

Тогда все замолчали.

Я не сводил взгляда с ее лица. Ее бледного белого холодного лица. Ее глаза… закрыты – как больно.

Люди не выбирают себе дату рождения. Они до последнего не знают, какая будет написана вторая дата на их надгробии. Как странно… Люди каждый год проживают снова и снова этот день, это число и этот месяц, в который через сколько-то лет умрут… А Крис сама выбрала себе дату. Это был ее выбор – осознанный или нет– я не могу сказать.

И каждый год – это число будет для меня трауром. И вообще осень… Конец осени.

Она испортила своей смертью мое любимое время года.

Зачем, Крис? Зачем?

Что тебе это дало?