Весь мир: Записки велосипедиста

После саундчека мы с Диего останавливаемся поужинать в сэндвич-баре. Здесь работают исключительно женщины, что отчасти объясняет, почему кафе еще остается открытым (мужчины, все как один, прикованы к телевизорам). Но даже здесь на стойке красуется символический телик, крошечный аппарат, пытающийся перекричать техно-бит, несущийся из CD-проигрывателя. Диего замечает, что в годы диктатуры он учился в школе. В 1978 году здесь проводился Кубок мира, и некоторые считают, что это послужило «прикрытием» для бесследного исчезновения множества людей. Правительство изо всех сил поддерживало этот спортивный праздник, воспользовавшись им как отвлекающим маневром: люди пропадали один за другим, и никто не обращал внимания. Сегодня я уяснил себе, как это возможно. Даже если произойдет переворот, его попросту не заметят.

Многие в те годы (да и сейчас тоже) отрицали преступления власти: теперь они говорят, что ничего не видели, ничего не знали, — хотя многие кожей ощущали происходящее. Школьником Диего отправился навестить друзей, и никто не открыл ему дверь. Вскоре стало понятно, что дом опустел и таким останется. Позже отец сказал ему, что их, возможно, «забрали». В обществе царила одна на всех паранойя, и, по словам Диего, для школьников этот страх воплощался в обычные для тех лет переживания: если волосы слишком длинные, попадешь в неприятности. Или: если поймают с косяком, могут забрать в участок. Подобные типичные для юношества шалости могли рассматриваться государством как очевидные признаки нелояльности. Если куришь траву, носишь длинные волосы — значит, сочувствуешь врагам. Поэтому, даже если эти страхи преследовали молодежь во множестве стран, здесь последствия ареста для длинноволосого хиппи могли быть куда более зловещими. Все старались проявлять благоразумие; разговоры о политике велись шепотом. По ночам на улицах звучали выстрелы — знак того, что военные или полиция (нередко это были одни и те же люди) вновь заняты своим грязным делом.

Я помню подобные ощущения по начальной школе в Балтиморе, хотя мои страхи тех лет не сравнятся с напряжением, царившим здесь. Дело было во время Карибского кризиса, и уровень страха и паранойи в Соединенных Штатах, видимо, зашкаливал. Разумеется, ребенком каждый думает, что все вокруг — абсолютно нормальный ход вещей, даже если потом осознаешь, какое безумие тебя окружало. Помню, я возвращался домой из школы (я учился тогда, пожалуй, классе в пятом? Значит, мне было лет десять)… Дорога домой — около мили пригородных улочек, мимо лужаек и деревьев, мимо обшитых досками домов, выстроенных на склонах холмов.

Я помню, как вообразил себе, что над головой внезапно проносятся темные силуэты бомбардировщиков (откуда они могли прилететь? С Кубы? Из Советской России?). Я решил, что сначала услышу их моторы, угрожающее низкое рычание, доносящееся откуда-то издалека, и лишь потом увижу самолеты, когда они покажутся над крышами нашего пригорода. Топая домой, я придумывал в уме план спасения — куда бежать, если это действительно случится. Квартал за кварталом я шел, размышляя: отсюда я еще успею добежать до дома Дина, если побегу со всей мочи (дом Дина всего в квартале или двух), а затем, пройдя еще немного, решаю, что отсюда бежать лучше к дому моего друга Рики, он теперь ближе. Там можно будет спрятаться. Всю дорогу домой приходилось рассчитывать, планировать, измерять расстояние от одного потенциального убежища до другого. Для мальчишки это время было сильной встряской. Неудивительно, что фильмы тех лет были полны паранойи и чудовищ всех мастей. Все мы были перепуганы насмерть, а чудовище пряталось где-то, оставалось невидимым.

Облагораживание