Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Рассказы и повести

— Я бы не торопился так говорить. Мы знакомы с твоими трудами, в которых ты рассуждаешь о невозможности понять другого человека. Это правильное описание жизни людей, разделённых мембраной.

— Я всего лишь доказал, что добиться понимания очень трудно. Невелика заслуга.

— Не совсем так. Твои усилия достойны похвалы.

— Я стремился к ясности, но в результате мои отношения с женой стали совершенно мутными.

— Возьми этот свиток. С его помощью ты сумеешь рассеять непонимание, разделяющее людей.

Он протянул мне пергамент, на котором было начертано: «Отныне Чарльзу Брентону дарована способность проникать сквозь мембрану, отделяющую разум одного человека от другого».

Подпись была неразборчивой, но от этих чёрных букв так и веяло божественной силой.

Я зажал свиток в руке и почувствовал, как знание и уверенность наполняют меня.

Вдруг пергамент стал стремительно уменьшаться, затем вспорхнул с ладони и каким-то образом оказался внутри моей головы. От этого моя вера в собственные силы лишь возросла.

— Ты знаешь, что делать дальше? — спросил бог.

— Знаю, — ответил я.

— И ничего не хочешь обсудить со мной?

— Нет, спасибо. Я всё понял и хочу начать немедленно.

— Что ж, тогда прощай.

Я действительно осознал в одно мгновение, что должен делать. Видит Бог, я много об этом думал. Мир полон непонимания. Армии, обманутые своими генералами и правительствами, сражаются в пороховом дыму. Гибнут ни в чём не повинные женщины и дети. Диктаторы и террористы остаются безнаказанными.

Нужно срочно прекратить это безобразие и разобраться с другими международными делами.

Но и у нас в Америке хватает проблем. Необходимо о многом поговорить с президентом. Я знаю, как добиться встречи с ним и убедить его в своей правоте. Пергамент в голове придаёт мне сил и решимости.

Работы предстоит много, и нельзя терять ни минуты.

Но сначала стоит навести порядок в собственной жизни.

Я вновь очутился в своём кабинете, но был теперь невесомым как пёрышко. Открыл окно и полетел над городом на запад, туда, где жила моя жена. Далеко внизу виднелись освещённые улицы и тёмное пятно Центрального парка. Я повернул в сторону жилых районов, пролетел несколько кварталов и снова направился на запад. Наконец впереди показался дом Майры. Когда-то он был и моим домом.

Я влетел в знакомое окно и, словно ветер, пронёсся по всей квартире. Жена лежала в кровати. Она спала. Одна. Я остановился на мгновение и полюбовался её красотой. Затем, пользуясь тем, что понял из объяснений Аримана, проник в её разум.

Мембрана попыталась отбросить меня. Сначала я даже испугался, что пергамент не действует и из моей затеи ничего не выйдет. Но тут я разделился на миллиарды мельчайших частиц — электронов или ионов, я в этом слабо разбираюсь, — и медленно просочился сквозь барьер.

А затем снова собрался в единое целое.

Теперь я находился в длинном извилистом коридоре. Вдоль стен стояли стеллажи, хранящие жизненные правила Майры: установки, которые она сама себе дала, её взгляды, суждения и оценки. Бо́льшую их часть моя жена приобрела ещё в детстве, и с тех пор они ничуть не изменились.

Этот запутанный лабиринт петлял по всем уголкам её души.

Мне всё-таки удалось преодолеть мембрану! Я проник в разум другого человека! В разум моей Майры!

Я подошёл к тайному хранилищу её представлений о самой себе. Ужасно захотелось взглянуть на них и чуточку подправить. Но деликатность, какой я сам от себя не ожидал, не позволила сделать это. Вздохнув, я двинулся дальше по коридору.

И вскоре нашёл место, где жена хранила воспоминания обо мне. Признаюсь честно, мне было страшновато заглянуть туда.

А затем я и вовсе пришёл в ужас от её мыслей и представлений о моей персоне. Она ведь когда-то любила меня, восхищалась мной. Как могло всё настолько измениться? Как она могла подумать обо мне такое? Даже злейший враг едва ли обвинил бы меня в столь чудовищных грехах. «Ханжа» и «сухарь» были самыми мягкими словами, которыми она меня наградила.

Я крайне осторожно начал менять её представления обо мне.

«Общее впечатление» нуждалось лишь в незначительной подстройке. Над «оценкой внешности» пришлось потрудиться чуть дольше. А вот на то, чтобы привести в порядок «объяснение поступков», я потратил немало времени и сил. С «оценкой мужества и благородства» дела обстояли ничуть не лучше.

Многое ещё пришлось подрегулировать. В итоге я перевернул все её представления обо мне так, чтобы она, проснувшись, поняла, насколько ошибалась в своих оценках. Я надеялся услышать от неё: «Боже, как я могла так плохо о нём думать?!»

Откровенно говоря, я не был уверен, хочу ли на самом деле, чтобы она думала так же, как и я. Но даже если немного переусердствовать, это пойдёт лишь на пользу.

Ещё не проснувшись, она повернулась и с улыбкой протянула ко мне руки. Я уже решил, что всё получилось, но тут Майра вздрогнула всем телом, откатилась в сторону, и её лицо исказила гримаса отвращения.

— Отстань от меня! — закричала она во сне.