Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Рассказы и повести

Был август 2179 года. Никогда ещё человеку не жилось так хорошо. В прошлом остались крупные войны, а локальные конфликты теперь быстро и справедливо улаживались международными трибуналами, которым оказывало поддержку большинство наций. Рождаемость держалась на приемлемом уровне. Удалось покончить с растратой мировых ресурсов и даже повернуть вспять процесс техногенного умерщвления планеты. Исчез парниковый эффект. Виды животных и растений, находившиеся на грани исчезновения, восстанавливали свою популяцию. Уплотнился озоновый слой. В океанах вовсю плодился и размножался планктон, а вместе с ним и рыба. По расширившимся заповедникам и национальным паркам Америки бродили огромные стада бизонов. Увеличилась до необходимой численность волков. Белоголовый орлан больше не боялся химических отходов. Инженеры придумали замену гидроэлектростанциям, и теперь осетры беспрепятственно добирались до своих нерестилищ. И этот список можно продолжать и продолжать.

Медицина тоже радовала успехами. Почти искоренён СПИД, а другие бациллы с вирусами и вовсе ушли в историю. Достигнут огромный прогресс в изучении психологии. Благодаря тончайшим технологиям человек теперь может контролировать собственный разум. Его учат усиливать и ослаблять чувства в зависимости от ситуаций, даже гасить их почти полностью, например, когда приходится долго ждать.

Триумф проекта «Геном человека», пусть и запоздалый, дал толчок исследованиям в области продления жизни. Человек теперь живёт дольше, чем прежде, и сохранять здоровье ему проще. Но всё же он остаётся смертным. Как ни длинна жизнь, как ни интересна, но обязательно придёт день, когда ты поймёшь: всё, песенка спета.

Само собой, чем слаще жизнь, тем горше с ней расставаться. Но, по крайней мере, ты вправе выбирать форму этого расставания. Можно уйти тихо, а можно на прощание хлопнуть дверью, рассудил К. и предпочёл второе.

Он без труда убедил себя, что надо в последний раз посетить Венецию, — если не потому, что жить без неё не может, то хотя бы потому, что скоро не сможет жить вообще. К. снова бросится в объятия итальянской красавицы — и не важно, сколь дорого придётся за это заплатить.

Размышляя обо всём этом, он смотрел на девушек, а те махали с моста Риальто — не ему, наверное, а тому мужчине, каким он был когда-то.

Вапоретто остановился у причала, одна толпа устремилась на берег, другая — на палубу. К., сидя в носу речного трамвайчика, на скамье слева от прохода, впитывал как губка всё, что видел, слышал, обонял и осязал. На миг проснулись бруклинские воспоминания и обрели чёткость ротогравюр. Вот дедушкина ручная тележка. Вот запах свежезаваренного кофе в тесной трёхкомнатной квартире. Вот гладкость и жёсткость набитого конским волосом дивана.

Но всё это тотчас вытеснили венецианские впечатления, прошлые и нынешние. Старые воспоминания прекрасны, но они прячутся в тени новых образов, что проплывают через разум, — а фоном им служат мост Академии и собор Санта-Мария-делла-Салюте.

Это очень важный момент, и хочется пережить его как можно острее. К. дал мысленную команду психоконтролю.

Насчёт этого врач предупреждал: «Раз уж вы решили отправиться в путешествие, я отговаривать не стану. Но не обращайтесь слишком вольно с вашей внутренней механикой. Учтите, за всё приходится платить, и эти психические способности, с недавних пор открывшиеся человеку, этот доступ к тайным рычагам, позволяющим до крайности обострять чувства, обходятся очень дорого. Конструкция человеческого тела не изменилась, мы живём по древней программе. Психоконтроль способен стимулировать физиологию, но она для этого вовсе не приспособлена. Молодость позволяет выдерживать перегрузки, но ваш организм износится очень быстро, и современные медицинские технологии ничего не исправят. Вы просто ветхая модель с допотопным программным обеспечением. Понимаю, К., вам хочется снова почувствовать себя богом, но это стало бы чересчур сильным испытанием для организма. Будьте спокойны, осторожны и бережливы, довольствуйтесь малым и не требуйте от жизни невозможного».

Спору нет, совет был хорош, и К., несмотря на свою браваду, намеревался ему последовать.

«Я хочу просто увидеть Венецию», — твердил он себе.

Но сейчас, в этот самый миг, когда мягко покачивался вапоретто, с лагуны дул тёплый ветер, синело небо над головой и дивные здания казались застывшими в танце фигурами, К. отбросил всяческую осторожность. Он резко повысил мощность восприятия и, не внемля сердцу, заколотившемуся от перегрузки, воспарил духом — снова юный и энергичный, с беспредельной и сверхчуткой памятью, он уподобился богу. И не осталось в нём сомнений Гамлета или горечи Лира.

— «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом»,[96] — произнёс он вслух.