Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Рассказы и повести

— Ему не нужны никакие основания. Он не зависит от собственных решений. Он может делать всё, что захочет, с кем угодно и когда угодно. На этот раз он решил наказать тебя. Ты сам виноват. Бог никогда не говорил тебе, что самоубийство угодно Ему.

Ричи понравился ход разговора. Ему хвалилось (термин, к которому Ричи ещё предстоит привыкнуть) наблюдать, как агрессивный интеллектуал Грелич огребает по самое не могу от Соломона, который вещает, как религиозный проповедник, и знает толк в теологических спорах. Однако неожиданно Ричи осознал, что разговор Грелич полностью взял на себя, а он, Ричи Каслмен, и слова не проронил.

— Эй, ребята, — сказал он. — Кажется, беседа затягивается, а меня так никто и не представил.

Грелич мрачно исправил ошибку.

— Почему бы не сделать перерыв и не перекусить? — предложил Ричи, обнаружив, что может говорить более свободно. — Я бы не отказался.

— В округе есть вегетарианский ресторан? — поинтересовался Грелич.

— Господи, понятия не имею, — сказал Ричи. — В паре кварталов отсюда есть вполне приличное кубинское кафе.

— Я никогда не возьму в рот некошерную падаль, — заявил Грелич. — Не говоря уже о том, что я вегетарианец.

— Тогда сам предложи, умник, — ответил Ричи.

— Господа, — подал голос Соломон. — Мы возьмём такси — я плачу — и отправимся в нижний Ист-Сайд, к Ратштейну.

Такси высадило их на углу Второй авеню и Четвёртой улицы. Заведение Ратштейна было достаточно большим, порядка ста столиков, но почти пустым. Только за одним столом расположились двое мужчин: они пили кофе, закусывали блинчиками и о чём-то спорили.

— Прошу за Философский Стол. — Соломон сделал приглашающий жест и провёл Ричи и Грелича к овальному столу на восьмерых. — Здесь часто сиживали Шельпштейн из Нью-Йоркского университета, иногда захаживает Ганс Вертке из Колумбийского.

Ричи никогда не слышал раньше об упомянутых джентльменах. И ему совсем не нравилась вегетарианская кухня. Он согласился на тарелку яичных пирожных и тоник из сельдерея. Грелич заказал блинчики с клубникой. Эсфирь предпочла рисовый пудинг. Соломон выбрал себе блюдо из риса с овощами.

Официант оказался пухлым коротышкой среднего возраста с копной редких седых волос на голове. Смахивал он на европейца. Двигался медленно, словно каждый шаг давался ему с большим трудом.

— К семи часам столик придётся освободить, — сказал официант. — На вечер он зарезервирован.

— Сейчас ещё только три пополудни, — проворчал Грелич. — Боже упаси, чтобы известнейшим философам современности пришлось вести свои дискуссии в другом месте. Мы уйдём отсюда задолго до начала их умных бесед.

— Наши клиенты привыкли видеть их за этим столом, — ответил официант. — Меня зовут Яков Лейбер, к вашим услугам.

Поначалу разговор шёл понемногу обо всём. Перемывали косточки знакомым, обсуждали происшествия и скандалы, ругали погоду и политику. Благодаря этой беседе Ричи открылось лицо старого Нью-Йорка, города с доходными домами, ручными тележками, миквами[104] и дешёвыми квартирами-студиями для студентов. Ричи казалось, что разговор идёт о Нью-Йорке столетней давности, а не о современном индустриальном и деловом центре.

Когда они проезжали на такси по Второй авеню, Ричи заметил множество испанских продовольственных магазинов, парфюмерных лавок, закусочных и прачечных. То, что раньше было еврейским кварталом, превратилось в испанский баррио, или как там они называют свои трущобы.

Ричи поделился впечатлениями с Эсфирью.

— Всё меняется, — вздохнула она. — Говорят, заведение Ратштейна держится только благодаря богатым еврейским мафиози из Нью-Джерси. Им хочется иметь нормальное место в центре, где можно прилично отобедать во время деловых поездок.

— Видел я когда-то фильм, — сказал Ричи. — Еврейский гангстер и его дочь, другой гангстер, молодой парень, который влюбился в дочь первого гангстера и отправился назад во времени, чтобы убить её будущего супруга, потому что он плохо с ней обращался. Не помню, как они раздобыли машину времени, но по тем временам это смотрелось вполне логично.

— Так он заполучил девушку? — спросила Эсфирь.

— Типа того. Запутанный был сюжет.

— В выдуманных историях всегда так, — возвестил Грелич. — В жизни всё совсем по-другому. Жизнь чертовски проста.

— Не могу согласиться, — сказал Ричи. Он уже понял: Грелич любит ставить вопрос таким образом, чтобы обязательно напроситься на возражение собеседника. — Как-то я писал рассказ со сходным сюжетом — тема-то не новая. И что получилось? Одна путаница. Боже ж ты мой, даже моя путаница запуталась.

Эсфирь засмеялась. Пустил смешок Соломон. Да и Грелич одобрительно хрюкнул.

— Ай, мальчик, — сказал Грелич. — А я и не знал, что ты у нас писатель.

— Ну, так уж и писатель, — скромно потупился Ричи. — Так, несколько рассказиков в журналах. В онлайновых, безгонорарных. Правда, среди их авторов есть пара имён.

— Так вы писатель?! — воскликнул официант Яков; он подслушивал разговор, накрывая стол.

— Ну, пишу немного.