Весь свет 1976

Палермо глянул направо, подумал: «Старику не спится, в этакую рань забор вышел красить!»

Но вообще-то ему этот старик по душе. А тот остановился, услышав машину Палермо. Палермо махнул ему рукой, старик тронул пальцами козырек. Так у них заведено, когда Палермо в утренней смене. На этом участке он и едет медленней — краска на заборе еще не высохла.

Но Палермо уже опять думает о Жорже: беда была б невелика, будь на озере две-три приличные девчонки, но там все парочками сидят, а те пичужки, что поодиночке приходят, либо уродины, либо сами на шею вешаются. Ему же хочется борьбы, он лучше подождет. Совсем не обязательно, чтобы в первый вечер все было и во второй. Он злится, если девчонки сразу же намекают:

— А я знаю местечко — никто не сунется. Возьмем мое одеяло.

Тишина. Одеяло. Травка. Пожалуйста! На это у него один ответ:

— Благодарю покорно! Не в настроении нынче. Как-нибудь в другой раз... — и ухмыляется нахально.

Тут уж поручиться можно, что все их заверения да к небесам обращенные взгляды застынут, ведь на уме у них только трава да одеяло. Почему он такой? Да вот когда-то в ранней юности пережил разочарование, это же ясно. Но вовсе не собирается по этому поводу давать объявление: «Молодой человек с разносторонними интересами, переживший глубокое разочарование, ищет девушку, умеющую ценить любовь и верность».

Нет, этого он делать не станет. Но внушает себе с тех пор, что девицами не интересуется, и с высоты своих двадцати трех лет весьма скептически относится ко всем подобным затеям.

И вот теперь, с трудом, правда, проглотив обиду на Кроппе, Палермо размечтался, как проведет вечер, сходит на озеро, а потом — уму непостижимо — задумался, почему, хоть клеверные и пшеничные поля к самому озеру подходят, парочки предпочитают клевер, пусть в пшенице куда безопаснее, но, возможно, тут все дело в экономической сознательности. Он, к примеру, когда накупается вволю, любит полежать в клевере, частенько сидит там и после захода солнца. Это в его вкусе. С насыпи виден весь город, и главное — стройка. Новые дома, экскаваторы, краны. Мальчишкой он любил вырезать силуэты. Вот такой силуэт образует стройка на ночном темном фоне.

Так, обо всем размышляя, Палермо едет все дальше и дальше. Он человек решительный, стекла его кабины дрожат — хоть и не так сильно, как прежде, не младенец же он, чтобы в пику кому-то гадости делать!

А вышло очень даже хорошо с этой его малой скоростью. Потому что в эту секунду ему приходится тормозить. Он и не думает об этом, скорее всего это у него рефлекторно получилось. Навстречу, по самой кромке шоссе, бежит девчонка. Девчонка в небесно-голубых шортиках, она раскраснелась, точно ее сейчас солнечный удар хватит, губы строгие, сухие, от жары, конечно, но и вообще строгие, и бесподобные глаза.

Палермо вытаращился на девчонку, точно невесть какое великое открытие сделал. Он видит только ее одну, потную, в облаке пыли, и ему хочется воскликнуть, да что там воскликнуть, во весь голос кричать хочется ему: «Эй, девушки, женщины всей страны, глядите, в таких шортиках можете разгуливать, если у вас фигуры не хуже, чем у этой девчонки!»

Но он не кричит. Оп насвистывает что-то о вишневых губках и розах и думает: «Чепуха, если уж что, так маргаритки ей лучше, венок на ее белокурые локоны... Эх, совсем будет девчонкой из сказки...»

— Влезай, — говорит он и открывает дверцу. Клаудия влезает, движения ее гибки словно у кошки, хоть она и запыхалась, и, уже сидя рядом с Палермо, она улыбается, слабой точно сквозь пыль улыбкой.

И только теперь Палермо спрашивает:

— Куда?

Он разворачивается на довольно узкой улочке. Владельцы палисадников трепещут в страхе за свои заборы. Качают головами. Видно, бормочут про себя: «Ох уж эти сорвиголовы со стройки, совсем ошалели, черт те что вытворяют. Мчатся чисто на гонках».

Но Палермо и не думает о гонках и ничего вытворять не собирается, но — что верно, то верно — чуть-чуть ошалел. Так он же доброе дело в виду имел: девчонке нужно поспеть к смене. И она поспеет минута в минуту. К тому же разве удивительно, что он ошалел, столкнувшись с такой девчушкой? Кроппе, по правде говоря, подумал бы о нем неодобрительно. Но Палермо не собирается «любезничать». На этот раз все очень серьезно. Палермо знает в этом толк. А ведь они всего разок и глянули-то друг на друга. Правда, взгляд был довольно долгий, да, но ведь всего-то разок.

Без скольких-то шесть Палермо останавливает свою пятитонку перед ее заводом, рывком открывает дверцу, Клаудия прыгает на мостовую, и они ни о чем не договариваются. Но Палермо знает — он приедет за ней вечером. Она пойдет с ним на озеро, и, быть может, ей тоже придется по душе та стройка, черным силуэтом виднеющаяся вдали.

У ОЗЕРА

Они ничего не видели вокруг, не замечали, что за ними наблюдают. Они едва на дома вдоль улицы смотрели. У девчонки в сумке был только халат. Бикини она уже заранее надела. Парень вел велосипед по тротуару, плавки он прицепил к багажнику.

— Ну нет, я бы в такую погоду запретил сочинение писать! — в сердцах сказал парень.