Весь свет 1981

Адамеки искоса переглянулись. Старший перестал обкусывать свой мизинец. Винца выдавил из себя:

— Воздух у нас и в самом деле здоровый.

— Как и положено на каникулы, — добавил отец.

Винца не сразу поверил своим ушам. А когда поверил, сказал:

— Пойдем, что ли, искупаемся?

Адамек ласково улыбался.

Снова начинались каникулы. Последние каникулы.

Николае Лукэ Руки

Перевод с румынского С. Косенко

Пэцикэ Брумустацэ появился на стройке в теплой шерстяной фуфайке и какой-то невообразимой островерхой шапке, хотя весна была уже на исходе. При виде его невозможно было удержаться от смеха.

— Ты откуда такой взялся, браток? У вас что? Все еще зима?

Чуть подав шапку на затылок, Пэцикэ только взглянул на балагура и ничего не ответил, а пошел прямо к бараку с выведенной через окно жестяной трубой, из которой валил сизый дым. «Спрашивают про снег, а сами растопить его никак не могут». Вошел. Внутри ни души, только одинокая железная кровать и изрезанный ножиком стол. «Кровать я бы сделал из серебра, а в каждом углу поставил по мальве».

— Вам кого?

Голос показался ему немного чудным, и он обернулся.

— Того, кто должен здесь находиться…

Девушку, задавшую вопрос, обескуражил ответ, с минуту она молчала, затем присела за изувеченный стол, а Пэцикэ продолжал:

— Если ты здесь главная, значит, тебя мне и нужно…

— Сколько тебе лет, чтоб так разговаривать со мной?!

Пэцикэ понял, что девушка хочет казаться очень строгой, смерил ее взглядом: «Похожа на Иоану, только у той волосы посветлее», — и ответ слетел с губ:

— Семнадцать…

— Раньше работал где-нибудь?

— Нет, когда же мне было?

— Ну-ка, покажи руки!

Просьба не очень-то ему пришлась по душе, и он обратил ее в шутку: положил ладони на стол, а когда девушка захотела их перевернуть, проворно убрал. Опять положил и опять со смехом спрятал. Игра увлекла обоих. Девушка не сводила глаз с рук Пэцикэ, видно было, что ей хотелось поскорее схватить их и рассмотреть.

Прекратилась игра, как только девушка убедилась, что Пэцикэ сквозь огонь и воду еще не проходил и что на руках у него следы лишь считанных трудовых дней и ночей, и то когда в поле больше песен, чем работы. Теперь она объяснила, куда ему обратиться.

Пэцикэ шел и смотрел на холмы, на выступавшие из-за них горы и думал, что лето, судя по всему, будет теплым, что солнце печет не так, как в прошлом году, когда все выгорело и местами осталась одна опустошенная немощная земля. «Дойти бы до края света и заглянуть вниз, хотя быть там, собственно, нечему, как, наверное, нет и края света… Цветы из сада шлют мне навстречу свои ароматы и не знают, что я так близко…» Он перепрыгнул через канаву, снял шапку и вытер пот со лба. «Это земля мешает мне идти. Ей бы ровной быть, ан нет, встает на дыбы… Канава широкая, камень рядом чересчур большой, да все равно осилю…» И только собрался прыгнуть, как его остановил голос за спиной:

— Через ямы сигаешь? Не можешь, как все люди, по дороге? Я тебя приметил, еще когда ты из конторы выходил…

— Какой такой конторы? — спросил Пэцикэ нагнавшего его парня в берете, нахлобученном на нестриженые и немытые волосы и делавшем его голову непомерно большой.

— Обыкновенной. Какой же еще? Ты когда прибыл?

Он схватил Пэцикэ за руку, чтобы перепрыгнуть канаву. Руки у Пэцикэ были тонкие и нежные, а ответ лишь подтвердил подозрения парня:

— Только что и прибыл. Шел как раз устраиваться.

Внимательно оглядывая попутчика, Пэцикэ обнаружил у него за ухом цветок ландыша, внезапно вспыхнувший в лучах заходящего солнца.

— Смотри-ка, ландыш переливается; красным пошел, прямо как кровь у тебя бежит…

Произнес и чуть отошел, потому что вместо нормальной реакции на такие слова парень посоветовал ему оставить цветок в покое там, где он находится.

— Как тебя зовут?

— Пэцикэ Брумустацэ. В паспорте записано Параскив, но все меня кличут Пэцикэ, мне так даже больше нравится. А тебя как зовут?

— Просто Траян…

Поняв, что опасаться нечего, Пэцикэ вновь приблизился к попутчику и, видя, что тот занят своими мыслями, сказал так просто, чтобы поддержать разговор:

— Когда я приехал, один тут спрашивает: зима, что ли, у нас до сих пор… Я отвечать ему не стал…

— Почему?

— Вопросы-то каждый может задавать, да только если по глупости спрашивает, зачем отвечать… А ты давно здесь?

— Месяца два.

— Ну и как? Тяжко?

— Сам увидишь. Если из пугливых — лучше сразу поворачивай оглобли, пока тебя никто не знает, а то после хуже будет, всякий начнет крыть тебя почем зря, а так — только я один…

Больше Пэцикэ ничего не говорил и молча дошагал с Траяном до барака.

Их кровати оказались рядом, и Пэцикэ подумал, что это хорошо, а трудности его авось не испугают, ведь свыкся же с ними новый его приятель. Он долго разглядывал постель, пока Траян не спросил, чего он хочет.

— Подушку смотрю…

— Ладно тебе… это что? Не подушка? Сейчас ребята придут, мы их малость обогнали. Куришь?

— Не решил еще, может, начну. А сам давно куришь?