Весь Тайгер Манн

— А если тигр встречает тигрицу, которая его ищет...

— Останови на следующем углу.

— Ты мне не ответил, — сказала Вей.

— Может отгрызть ей голову. А может утащить в свое логово и сжевать заживо.

— Возьми меня в свое логово, Тайгер, — попросила Вей.

— Замолкни, — приказал я, искоса глянув в ее огромные черные глаза. Она засмеялась и показала мне язык.

В небольшом ресторанчике, куда мы зашли, было шумно и тесно от туристов, побывавших на Всемирной ярмарке и обвешанных пакетами. Вей Локке здесь не понравилось, и мы перепробовали много других мест. Побывали в бистро, где цена была выше качества, в дешевой столовке, где от бродяг, как от мух, не было отбоя, в подозрительных притончиках от нижнего Бродвея до пятидесятых улиц. Но вся эта нью-йоркская экзотика не вызывала у Вей интереса.

Мы успели до закрытия в «Голубую ленту» на Сорок четвертой улице — любимое место истинных гурманов. Сам Оги приготовил для Вей изысканное блюдо немецкого происхождения, а мне кролика по-уэльски с пылу с жару. Покончив с едой, Вей откинулась на спинку стула и произнесла:

— Вот чего я хотела.

С довольной улыбкой Оги поднес Вей зажигалку, когда она вынула сигарету. Он — забавный парень с удивительно развитой интуицией. Он не спрашивал, кто она и откуда, и никто ничего ему о ней не рассказывал, но он знал о ней даже то, в чем я не хотел себе признаться.

— Может, леди хочет увидеть... кусочек своей родины? — спросил он все с той же улыбкой.

— Оги, вы очень проницательны. Что вы предлагаете? — произнесла Вей.

И тут он все взвалил на меня. Пожав плечами, Оги кивнул в мою сторону:

— Спросите Тайгера. Он знает, куда вам пойти.

Вей вопросительно смотрела на меня, слегка прикусив нижнюю губку, потом гордо вскинула голову:

— Помните, вам было предложено развлекать меня.

Оги умел вовремя смыться. Пожелав нам доброй ночи, он исчез из виду.

— Тогда скажи, что ты хочешь увидеть?

Вей затянулась сигаретой, потом выпустила тонкую струйку дыма сквозь сложенные бантиком губы.

— Разве я должна тебе говорить? — спросила она.

— Нет. — Я подал ей норковую накидку, и мы вышли на улицу.

Остановив такси на углу Бродвея, я велел водителю отвезти нас в «Турецкие сады».

Водитель ухмыльнулся и, влившись в поток машин, поехал по Таймс-сквер, потом по Девятой авеню вдоль вереницы административных зданий с темными окнами и дальше, пока мы не оказались в том уголке города, о существовании которого знали лишь немногие, посвященные в его тайну. Здесь надо было ехать с выключенными фарами.

Заведение занимало второй этаж старого здания, куда вела винтовая лестница со стертыми скрипучими ступеньками. Поднявшись до середины лестницы, мы услышали перелив колокольчиков и ритмичную дробь барабанов, проникавших сквозь тонкие стены. И инструменты и музыка были чужды Нью-Йорку. Их словно занесло сюда с улиц Стамбула, а предприимчивый иммигрант пустил их в дело, не сомневаясь в неизменности вкусов своих соотечественников.

Дежуривший у двери служитель встретил нас поклоном, произнес краткое приветствие на своем языке и проводил к столику. Я почувствовал, как Вей охватило возбуждение. Она покачивала плечами, бедрами, головой в такт музыке, пока мы не сели. Ее лицо выражало крайнее оживление.

Несмотря на красоту Вей, никто не взглянул на нас, когда мы вошли. Все глаза были прикованы к извивавшейся на сцене танцовщице, которая держала в высоко поднятой руке последний предмет своего одеяния, словно торжествуя победу. Плотно сбитое тело этой высокой девушки блестело от пота, и тем заметнее было, как в такт с ускоряющейся музыкой дрожит каждый ее мускул. Колокольчики на пальцах рук и ног подчеркивали каждое ее движение своим невероятно быстрым ритмом.

Постепенно нарастающий темп музыки создавал лихорадочное напряжение, завершившись кульминационной частью, когда танцовщица изогнулась дугой, почти касаясь головой пола, и застыла, «танцуя» только одним животом, завораживая зрителей его волнообразным движением.

Публика очнулась не сразу, потом раздался гул одобрения и аплодисменты. Не успели они смолкнуть, как из-за одного из столиков встала женщина и вышла на сцену.

Танец не был профессиональным, но вполне соответствовал общей атмосфере, захватившей ее и заставившей выплеснуть свои чувства под звук барабанов. Она импровизировала и танцевала с той естественностью, которая дается только тем, кто чувствует душу музыки.

Дважды обойдя в танце небольшую сцену, женщина томным движением закинула руки за спину, одну за другой расстегнула пуговицы платья и выскользнула из него, словно освобождаясь от оков. При каждой новой вариации зрители за столиками одобрительно кивали, а когда она расстегнула и бросила на пол бюстгальтер, раздался вопль восхищенных голосов.