Весь цикл «Десант «попаданцев» (6 книг в одном томе)

Так, явление второе. Те же и Иришка. Тащит на кухню связку разномастной посуды, в которой носила обед лесорубам. Призывно машу ей рукой, она небрежно ставит судки около кухонного навеса и скачет ко мне. Я пытаюсь состроить умильную физиономию и говорю приторно-сладким голосом:

– Ты ведь хорошая девочка? Ты никому не расскажешь, чем мы тут занимаемся?

Ух, как глянула!.. Мне становится стыдно за кривляние, и дальше я говорю уже серьезно:

– Гребни я напилил, но их надо еще шлифовать и полировать. Работа как раз для тебя – силы не надо, нужны терпение и аккуратность. Шкурку, извини, не дам – берегу для оборонного заказа. Попробуем ремень с мелким песочком. Станок я тебе приготовил, ремень натянул. Только давай перетащим его на наветренную сторону, а то здесь скоро будет очень пыльно…

Конечно, ревность – неконструктивное и разрушительное чувство, но я не могу от него удержаться. И это единственное, что могу сказать, по крайней мере, при женщинах и детях. Последняя из сделанных табуреток отправляется в полет и смачно врезается в столб, поддерживающий навес. Впрочем, недостаточно смачно, поэтому я догоняю ее, хватаю за ногу и долго бью о бревна, землю и другие подручные предметы. Вроде немного отпускает, по крайней мере, теперь могу выражаться литературно.

Вам приходилось смотреть на то, как более наглые и сильные парни лапают вашу подружку? Если да, то, наверно, вы меня поймете. Сегодня утром доделали столы в мастерской «по металлу» и стали ставить станки. Грузчиков в нашем высокоинтеллектуальном коллективе нашлось всего трое, зато токарей – пятеро. Сначала. Потом еще трое прибежало. Меряние опытом и квалификацией, переходящее в крик, привлекло внимание отцов-командиров, которые развели нас и проэкзаменовали. Сатрапы. И самодуры. И вообще военный коммунизм в реальной истории не продержался и трех лет. Я пинком отбрасываю измочаленную ножку и возвращаюсь к верстаку.

Вообще это тоталитаризм – отбирать у рабочего человека средства производства. Злость и обида требуют выхода, но ломать свою работу уже не хочется. Я беру плаху покорявее, шерхебель (уже нашего производства) и начинаю строгать. Узурпаторы, самопровозгласившие себя властью. Доска вылетает из зажимов, приходится крепить заново. Олигархи.

Постепенно возбуждение проходит, зато приходит усталость. Порыв ветра неприятно холодит мокрую от пота спину. Я откладываю рубанок, сметаю стружки и замечаю странный взгляд индейца. На утреннем разводе его отправили помогать мне в столярке. Имя не запомнил, что-то вроде Каравай. По крайней мере, когда я говорю это слово, он оборачивается. Пониже меня ростом, постарше возрастом, невозмутимый настолько, что не убежал при первом включении циркулярки. Но по лицу видно, что техника ему не нравится. А вот сейчас он смотрит, как будто увидел что-то знакомое и приятное. Потом жестами просит дать рубанок. Это уже интересно. Взяв инструмент, смотрит, насколько выдвинуто железко, потом, подобрав обрезок дерева, несколькими ударами ослабляет клин, выдвигает лезвие и снова зажимает. Откуда он это знает? Со столярным делом индейцы незнакомы, по крайней мере, ничего сложнее вигвамов не строят. А инструменты у них – нож и топор. Индеец уже вовсю снимает стружку, причем у него она длиннее и ровнее, чем у меня.

У меня же в голове шарики определенно заходят за ролики. Откуда взяться среди индейцев столяру? Причем он – настоящий индеец, не полукровка, не христианин. Учился у испанцев? Или, вспыхивает мысль, наш брат-попаданец, только менее удачливый – личность реципиента подавила личность донора? Мда. Надо бы поговорить с Кямилем. А как проверить? Если он учился у испанцев, то наших реалий знать не может. Я лезу рукой в щель между двумя верстаками и достаю спрятанную пол-литровую бутылку характерного силуэта. (Настолько характерного, что, когда в нашем мире в такие бутылки стали разливать какую-то едкую гадость, в больницы в первые же месяцы попали тысячи пострадавших.) У меня в ней, впрочем, скипидар, но чистый, практически бесцветный. Слегка покачиваю сосуд, пристально смотрю на индейца. Он смотрит на меня, переводит взгляд на бутылку, потом снова на меня, в глазах появляется какая-то неуверенная радость. И характерным жестом советского выпивохи щелкает себя по шее.

Клим

В первый раз, как в первый класс! Черт, колотит, как на первом свидании. Хотя, в принципе, все проверено и просчитано десятки раз, но все равно нервничаю. Первое испытание акваланга местного изготовления в сборе и на реальной глубине. Правда, до настоящего акваланга этот кошмар инженерной мысли не дотягивает, так просто, дыхательный аппарат. Но если испытания пройдут нормально, то буду самым крутым ихтиандром в окрестных морях-окиянах.