Веселая дорога

— Разве ты забыл? Я ведь должен тебя буксировать.

— Между прочим, — заметил я, — до школы я могу и своим ходом добраться, без буксира. Может, ты меня на закорках понесешь или на веревке потянешь?

Мне показалось, что я ответил Сашке так, что ему ничего другого не останется, как отцепиться от меня. Но Сашка сказал, как ни в чем не бывало:

— Отсюда до магазина ровно пятьсот метров. Это в самый раз по норме ГТО на значок «Смелые и ловкие». Я еще вчера измерил дистанцию рулеткой. Ты сейчас до магазина бегом побежишь, а я за тобой. Теперь ты будешь бегать каждое утро и после школы тоже. Понял?

Я подумал, что буду круглым дураком, если не попробую обмануть Сашку.

— Мне нельзя бегать. У меня горло! — заявил я.

— У всех горло, — сказал Сашка. — Это даже очень правильно, что у тебя горло.

— Ты не врач и ничего не понимаешь в болезнях, — возмутился я. — Ты даже не болел по-настоящему ни разу в жизни. Лично у меня не просто горло, а скорей всего смертельный катар верхних дыхательных путей. И дышать я могу только вполсилы.

— А кто тебя заставляет дышать верхними путями? — пожал плечами Сашка. — Дыши, какими хочешь.

Тут на меня накатили такая злость и храбрость, что я не сказал, а выкрикнул:

— Все равно не побегу! Начхать я хотел на твою физкультуру, на ГТО и на буксирование! У нас по конституции свобода личности полагается.

Зря все-таки я пересолил насчет свободы личности. Сашка посмотрел на меня как-то чудно и ответил:

— Если ты сейчас не побежишь, я тебя отлуплю. Л после уроков еще добавлю. За вранье.

Я знаю, Сашка — кремень-человек: что скажет, то и сделает. Я не дурак, чтобы ждать, когда он колотушек надает. Поэтому я не только до магазина, а до самой школы в два счета домчался. Когда мы остановились, Сашка заметил:

— Для первого раза сойдет. Весной ты у меня, как пить дать, будешь чемпионом класса.

Я бы ему ответил! Я бы ему такое сказал!... Но не мог. Все мои дыхательные пути были до отказа забиты воздухом. В них даже для самого маленького словечка не осталось места. Вдобавок у меня кружилась голова и противно дрожали колени.

***

Сегодня 25 ноября. Значит, уже целых пятнадцать дней Сашка буксирует меня с бешеной скоростью. Удивляюсь, как это я до сих пор еще не умер от физкультуры и хожу, вернее, бегаю в школу. У меня в эти дни не было даже сил писать о себе правду. Вот до чего добуксировал меня Сашка!

Беганье от школы до дома и обратно — это, оказывается, чепуха по сравнению с остальным. Сашка теперь сидит за одной партой со мною, а Федор пересел от меня на его место, рядом с Танькой. Во время уроков, на которых мы не пишем, а только отвечаем и слушаем, Сашка велит мне держаться на руках на скамейке так, чтобы ноги были на весу. Это вместо того, чтобы я сидел по-человечески! Но отказываться от дурацкого упражнения бесполезно. Сашка приносит в школу здоровенную иголку. Он зажимает ее в кулак и придвигает по скамейке вплотную ко мне. Смотрит на меня гипнотическим взглядом и приказывает: «Держись!» И я держусь на руках. Сашка шипит: «Не надувайся! Не корчи рожи, а то заметят! Дыши носом!»

Я стараюсь не надуваться и дышу носом. А что мне остается делать? Жаловаться на Сашку нельзя — меня же самого поднимут на смех.

Между прочим, Сашка сказал, что он специально для меня все каникулы разрабатывал систему буксирования по физкультуре. Я каждую перемену хожу с ним в спортивный зал. Сашка подсаживает меня на брусья и заставляет отжиматься. Сгибать руки из упора я могу не хуже других. Стоит чуть-чуть расслабиться, как руки подгибаются и сразу проваливаешься вниз. А выпрямить руки сам я пока не могу. Тут врать нечего. Сашка помогает мне отжиматься. По-моему, он устает даже больше, чем я. Не понимаю, зачем ему нужно такое буксирование? Ведь и с подтягиванием на турнике у меня, то есть у нас, получается примерно также — неизвестно, кому больше приходится надрываться.

К концу перемены мы устаем, как черти. Но Сашка все равно заставляет меня бежать вверх по лестнице, до самого класса. Хорошо еще, что наш класс не на четвертом этаже, а на третьем.

Я думаю, что в одном мне все-таки повезло — у меня совсем мало мускулов. Может быть, раза в два меньше, чем у Сашки. Но и те, которые есть, болят ужасно. Утром, когда надо одеваться, я зубами скриплю от боли. Представляю себе, как мучился бы на моем месте Василий Алексеев!

Мама замечает, что со мною творится что-то неладное, и все время спрашивает:

— Ты не заболел?

— Нет, — отвечаю я.

— Поставь на всячин случай градусник, — требует мама. — И встряхни его как следует.

Если бы она знала, сколько мучений доставляет мне встряхивать проклятый градусник! Взмахнешь рукой — кажется, будто все тело разламывается на части. Я теперь на всю жизнь возненавижу этот градусник.

Но температура у меня нормальная, и мама удивляется:

— Не пойму, что с тобой? Может, написать записку Михаилу Ивановичу, чтобы хоть временно освободил тебя от физкультуры?

— Не надо, — говорю я и чувствую, как в горле застревает шершавый комок.