Веселая Эрата. Секс и любовь в мире русского Средневековья

Конечно, рядом с такими «неисправными» священниками в рядах Русской православной церкви были и строгие аскеты, чье служение Господу приобретало иногда весьма необычные, по-своему даже экстравагантные формы. В завершение своего знаменитого Жития протопоп Аввакум обращается к своему духовному отцу старцу Епифанию, призывая того взяться за перо и описать свой духовный опыт. Аввакум напоминает о том, как старцу являлась и помогала в борьбе против бесов Богородица и «как муравьи те тебя ели за тайно-ет уд»,[31] т.е. за половой член.

Несомненно лишь то, что в мире, окружавшем Аввакума, преобладали особенные люди. Еще во времена, предшествовавшие расколу, Аввакум принимал участие в деятельности т.н. «ревнителей благочестия» — небольшой группы священнослужителей, которые заручились поддержкой царя Алексея Михайловича и намеревались воспитать русский народ, заставить его жить по строгим христианским правилам. Однако, когда Аввакум попытался осуществлять данную программу в одном из подмосковных сел, прихожане были до такой степени возмущены, что избили наставника-моралиста. По словам Аввакума, наибольшую активность проявляли при этом некие «попы», а также «бабы, которых унимал от блудни». Они побуждали толу криками: «Убить вора, блядина сына, да и тело собакам в ров кинем!»[32] От гибели Аввакума спас только примчавшийся к месту происшествия воевода с пушкарями. Впечатление было столь сильным, что прославившийся своей бескомпромиссностью Аввакум в этот раз оставил жену и детей и бежал в Москву.

Русские люди редко ходили к исповеди и, даже беседуя с исповедниками, не признавались в своих греховных склонностях. Когда посетивший в 1661 году Москву австрийский посол Августин Майерберг заявил сопровождавшему его приставу, что русские должны постоянно исполнять наложенные на них епитимьи, «потому что знаем вашу частую повадку подбираться к чужим женам», в ответ он услышал: «Вот еще дураков нашли!.. Разве мы говорим когда об этом попу?»[33]

Нечто подобное происходило и на католическом Западе. Здесь отмечена даже ситуация, когда исповедь не только не остановила осуждаемые любовные склонности, но, напротив, провоцировала их. Приор цистерцианского монастыря близ Кельна Цезарий Гайстербахский (ок. 1180—ок. 1240) описывает в своем «Диалоге о чудесах» (III: 47) историю некоего брабантского священника, который ненамеренно искусил свою духовную дочь, выспрашивая ее о грехах, прежде этой женщине неведомых.[34] Вспоминая о том, с каким постоянством православные священнослужители повторяли в течение веков вопросы о запретных сексуальных практиках, можно заподозрить возможность подобных происшествий и в русском мире.

В конечном итоге усмирить чувственность человека оказалось не в силах человеческих. Если что-либо и ограничивало популярность сексуальных изысков в русском обществе, так это свойственный ему нравственный настрой — сочетание здорового юмора с явной антипатией к чрезмерным любовным ухищрениям. Об отношении к изыскам в стиле «Камасутры» лучше всего свидетельствует содержание берестяной грамоты из Старой Руссы, написанной в 20—50-х годах XII столетия. Получив письмо с деловой рекомендацией, которая его возмутила, некий Хотеслав ответил своему брату: «Якове брате, еби лёжа!»[35] Как указывают комментаторы, смысл этого ответа — «не оригинальничай (веди себя как все)».[36] Из содержания послания следует, что Хотеслав знал о людях, готовых вести себя в постели «нестандартно», однако с его точки зрения подобное поведение достойно осмеяния. С явным презрением называл он своего адресата «ебехото аесово», т.е. «похотливый, сователь яиц».[37] Похоже, что мнение Хотеслава было близким к пословице, выражавшей общее убеждение.

Подобные настроения ощущаются и в фольклорных записях Нового времени, где в отношении к сексу преобладает добродушно-насмешливая интонация. Фольклор ничего не знает о столь ужасавшей священнослужителей эпохи Средневековья позе «женщина сверху», однако постоянно упоминает о сношении сзади. Так в одной из заветных сказок:

Она стоит на [четырех] костях, он [...] свой вынул да ей и толкает.[38]

Особо популярным было в этом случае выражение стоять раком. Еще в середине XIX века оно могло обозначать любого человека стоящего на четвереньках,[39] но сексуальная коннотация, закрепившаяся в современном русском языке, прослеживается уже с XVIII столетия. В песне «Стал почитать, стал сказывать»[40] из русского фольклорного собрания, связанного с именем Кирши Данилова, картина разгула и эротической вседозволенности описывается следующим образом: