Веселая Эрата. Секс и любовь в мире русского Средневековья

Той же цели стремились достичь благодаря соприкосновению с «мужскими» или «женскими» вещами. Для зачатия мальчика белорусы клали под кровать одежду и предметы «мужского пола» — штаны, топор, молоток, пест, пилу или нож; напротив, женский платок, вязальная спица, гребень, серп или трепало в подобной ситуации должны были привести к зачатию девочки.[48] В Орловской губернии: «Если во время совокупления надевать на голову мужа шапку или повязывать его бабьим платком — в первом случае будет мальчик, и девочка — во втором»; в Прикамье: «Если хотели девочку, женщина клала во время полового акта под подушку “прялочку”, если мальчика — под подушку подсовывали топор»[49]. Обитатели карельского Заонежья также прибегали к помощи топора, но использовали его иначе: «Если хочешь парня состряпать, то сунь за пояс топор и сделай дело».[50] Этот регион, связанный своими обычаями с традицией новгородской колонизации,[51] отличался некоторой экстравагантностью магических практик. Среди отмеченных в Заонежье приемов «детопроизводства» присутствует даже рекомендация «сделать» мальчика, положив жену задом на муравейник.[52] Данное действие считалось не только средством, обеспечивающим зачатие ребенка мужского пола, но и способом передачи ему особой жизненной энергии. О бойких мальчиках говорили: «Этот уж точно на муравейнике сделан».[53]

Однако в традиционной культуре секс не ограничивался интересами деторождения. Подобно множеству других народов, русские люди верили в магический потенциал своей сексуальности, которой приписывалась способность влиять на природный мир.

Сексуальная магия, целью которой являлось природное процветание, известна в самых разных регионах — от Древнего Средиземноморья до Америки доколумбовой эпохи. Не все народы достигали такой изощренности, о которой свидетельствуют рельефы из знаменитого храма Сурьи («Черная пагода»), воздвигнутого в XIII веке орисским правителем Нарасимхадевой I в индийском Конараке,[54] однако приуроченные к сезонным праздникам сексуальные оргии, во время которых происходило свободное общение молодежи, а женатые люди заводили себе любовников, являлись общим достоянием очень многих земледельческих обществ.[55] Как писал об этом явлении Бронислав Малиновский:

...религия требует осуществления сезонных периодических церемоний с большим количеством участников, с весельем и праздничными нарядами, с обилием пищи и с послаблением нормативных ограничений и запретов. [...] Желаниям дается удовлетворение, их даже стимулируют, и все участвуют в наслаждениях, всем и каждому показывают, как это хорошо, каждый делит радости жизни с остальными в атмосфере всеобщего благодушия.[56]

Наследием подобных языческих практик в восточнославянских традициях были сезонные празднества, сопровождавшиеся коллективным катанием по полю, молодежными гуляньями, играми, песнями, плясками.[57] Даже такая обрядовая деталь, как качание на качелях, позволявшее девушкам демонстрировать мельком свои «прелести» возбужденным молодым людям и в то же время считавшееся средством, которое гарантирует получение богатого урожая, сближает весенние праздники восточных и южных славян с обычаями народов Индокитая.[58] Вплоть до конца XIX и даже начала XX века у русских и белорусов сохранялась память о близких по времени ко дню Ивана Купалы игрищах в честь весеннего божества Ярилы, о котором говорили: «Он, Ярила, любовь очень одобрял».[59] В послании игумена Памфила во Псков 1505 года о развлечениях купальского цикла рассказывается следующее: