Веселая книга

* * *

Когда показалась луна и ночная прохлада
Пробралась в густую листву задремавшего сада,

На радостях пир мы устроить немедля решили,
На пир музыкантов искуснейших мы пригласили.

И вот уже кравчий пришел и призвал нас к веселью,
И вот мы с любимой моей пировать уже сели.

И я любовался любимой, и пил с ней вино я —
О, сколь было сладостно это веселье ночное!

И сам небосвод увлечен был весельем великим,
Внимая звучанию флейты и радостным кликам.

Казалось, весь мир наполнял фимиам от алоэ,
Окутав любимой лицо ароматною мглою.

Дождался и мой виночерпий заветного часа,
И долго по кругу ходила заветная чаша.

Следили все звезды за нами, на пиршество зарясь,
И даже Зухру[163]

в эту ночь, видно, мучила зависть.
Совсем уже пьяным я был от вина и от счастья,
Забыл о стыдливости я, распаляемый страстью.

Обвил я возлюбленной ноги тихонько руками
И с благоговением к ним прикоснулся губами.

Потом сели рядом мы с нею, и я ей поведал
О страстной любви моей к ней и о всех моих бедах.

О том, как терзали меня все любовные муки,
О том, как мечтал я о ней и страдал от разлуки.

О том, что обидам и горестям не было меры,
Но что в доброту ее все ж не утратил я веры.

Я ей о слезах рассказал и о мыслях угрюмых,
Об утренних вздохах своих, о ночных своих думах,

О том, что совсем иссушило меня это горе,
О том, что в бесчестии жил, в постоянном позоре,

О том, что пришлось наконец мне потом обратиться
К помощнику верному, к той удивительной птице.

И вот подошел мой рассказ к этой радостной встрече,
Тут я оробел почему-то, прервал свои речи.

Такое смущенье мое, видно, ей было мило —
Она благосклонной улыбкой меня одарила,

Все то, что поведать успел я, се взволновало,
Нежнейшим из взглядов меня она вдруг обласкала.

Потом еще долго она говорила со мною
О том, что жестокой была и что стала иною.

Такие слова размягчили б гранитные глыбы,
Они мертвеца оживить, без сомненья, могли бы.

* * *