Веселая наука

Слово «философия» протестует против меня, когда я применяю его к немецким ученым и писателям: оно кажется мне неподходящим. Я бы желал, чтобы его избегали и называли ее впредь по-немецки сильно: мыслительное хозяйство.

Я буду так нескромен, что стану говорить народу мыслителей о немецком мыслительном хозяйстве. Где живет этот народ, спросит иностранец. Там, где живут пять мудрецов, на которых недавно обратили внимание в одном в высшей степени публичном месте, как на самую сущность немецкой философии: это Ульрици, Фршхаммер, Губер, Каррьер и Фихте-младший: что касается последнего, то о нем нетрудно сказать кое-что хорошее. Даже злой силач Бюхнер говорит о нем: «с рождением г. Фихте-младшего каждый человек, кроме самого г. Фихте, имеет сопутствующего ему гения. Но даже и этот фанатический приверженец материи согласится со мною, что в остальных четырех фосфоресцирует что-то, чего нет в Фихте. Итак, у одного нет никакого гения, четверо других фосфоресцируют, все вместе философствуют, или, по-немецки, занимаются мыслительным хозяйством. Но на них обращают внимание иностранцев в доказательство того, что мы, немцы, все еще народ мыслителей. Гартманна не называют, имея на то хорошие основания, у него действительно есть то, чего бы так хотелось иметь Фихте: благодаря этому чему-то он весьма невежливо водил за нос даже всю коллегию пяти мудрецов: из этого следует, что он сам вряд ли верует в народ мыслителей и, что еще хуже, в пятерых мыслительных хозяев. Но блажен, кто в них верует: вот почему имя Гартманна не блистает среди знаменитых имен нашего царства. Он силен духом, а царство принадлежит теперь только нищим духом.

Мудр ли г. Ульрици? Пребывает ли он в свете мудрости по крайней мере в качестве влюбленного в нее? Нет, к глубокому моему огорчению – нет! не виноват же я, если он не мудр. Куда как хорошо бы сознавать, что есть мудрец из Галля, мудрец из Мюнхена и т. д. Особенно жалко нам упускать Каррьера, изобретателя реалидеализма и деревянного железа: будь он чуточку мудрее, мы бы охотно объявили его совершенным мудрецом. Это ведь стыд и срам, что мы, великая нация, не имеем мудреца, а всего пять мыслительных хозяев и что Эдуард Гартманн дает понять то, что ему хорошо известно: именно, что в настоящее время чувствуется недостаток в философах.

4

Признания Штрауса: – летучая паутина стариковского лета.

Симпатия к стародревним временам

Симпатия к условиям первобытной жизни – это страсть нашего времени. Не глупо ли, будто даже теорию происхождения видов можно преподавать не вразрез с мистикой! Отрадно хоть то, что ничто не прочно, ничто не вечно, что все постепенно исчезает.

Недостаток в великих моральных примерах

Незнакомство с Плутархом. Монтеня ставят выше его. Писатель наиболее сильно действующий (по Смайльсу). Есть ли хоть малейшая возможность появления нового Плутарха? Мы все живем в натуралистической приличнонравственной среде: лишенной стиля, античные характеры легко кажутся нам напыщенными.

У Грациана столько мудрости и ума в его суждениях о жизни, что в настоящее время никто с ним не может сравниться. Мы хорошие микроскописты жизни, наши романисты умеют наблюдать (Бальзак, Диккенс), но требовать и объяснять они не умеют.

По сравнению с древними и Монтескьё уже натуралист в этике, но безгранично богатый и глубокомысленный. А мы, натуралисты, бедны мыслью при всех наших познаниях. Какая вдумчивость, какое доверие к собственной этике видим мы в эпоху Дидро и Фридриха Великого!

Даже Минна фон Барнгельм, вся построенная на светском французском разговоре, для нашего времени слишком тонка.

Желал бы я, чтобы кто-нибудь показал нам, как мы с нашим возвеличением этического натурализма превратились окончательно в иезуитов. Естественное мы любим как эстетики, а не как моралисты: но моралистов вовсе нет! Подумайте напр, о Шлеймрахере.

Какой след философии найдете вы в воспитанниках философов, т. е. в «образованных людях?» Нам недостает лучшей темы для разговоров: утонченной этики. «Племянник Рамо». У нас нет этических знаменитостей: очевидно нет чутья, чтобы угадать их. А вместо того мы чтим теорию силы. Например: кто-нибудь скажет: Гегель плохой стилист, а другой: да, но у него так много оригинальных и чисто народных оборотов. Но ведь это относится к материалу, художник ценится не за то, что у него прекрасный мрамор, а за то, как он его отделывает. То же относительно области этики.

Конфликт между мышлением и жизнью

1

Самое важное в мудрости то, что она не дает мгновению овладеть человеком. Но она не должна быть вследствие этого злобой дня: ее цель охранять человека от всех возможных ударов судьбы, вооружить его на все времена. Она очень мало национальна.

2