Веселая наука. Протоколы совещаний

Равномерная темперация расположилась ровно между жизнью и смертью. Золотая середина. Тот, кто старается жить по ее законам, не живет и не умирает. Если жизнь — abundatio, изобилие, а смерть — «ничто», рrivatio — постоянная лишенность, тришкин кафтан, присутствие и отсутствие разом. При такой ситуации особенности индивидуального восприятия излишни. Это раньше думали: если мир и не целиком мое представление, то в значительной мере, ибо нельзя разъединить пейзаж и пристальные глаза, мелодические инвенции дрозда и внимательные уши. Раньше думали так. Но коллективное рацио не связано ни с чем, если не учитывать изобретенный современниками «космический разум», «ноосферу» и т. д. Посему упорядочивает оно внутреннее и внешнее в дисциплинарной одинаковости.

Два отрывка о магии драгоценных камней: «У кого слабое зрение, может видеть, но не различать, ибо молочная пелена застит ясный взгляд. Эту пелену рассеивает топаз. Его называют камнем святого Матвея. Дано было апостолу озарять темные сердца, лечить тех, кто видел и не видел одновременно»[74].

«Икут аль акфар, то есть сапфир, ведет целомудрие к победе через все искушения»[75].

Какое отношение имеет сапфир к целомудрию? Как надо понимать трактат Авиценны «О платонической любви минералов»? В плане бытия сплошь функционального и количественного это достойный сожаления инфантилизм, фантазии детей пред чудесами природы-матери. Потому-то новая наука так ценит Галилея, Декарта, Ньютона — первых воспитателей в детских садах европейских времен.

С тех пор как Сатурн алмазной косой отрезал фаллос Ураноса, материя оплодотворяется посредством изначально ей присущих мужских компонентов, посредством Приапа[76]. Рассмотрим рисунок «Парадигмы» Николая Кузанского. Два равнобедренных треугольника вертикально входят друг в друга, касаясь вершинами оснований. Основание верхнего треугольника суть «формирующий свет», «верхнее небо», «интеллект», основание нижнего — «иное», «тьма». Посредине — луна, лунное небо. Судя по всему, подлунный мир отпал от «верхнего неба», и рисунок Николая Кузанского ныне иррелевантен, поскольку белая цивилизация надежно погрузилась в «иное». Земные данности, лишенные небесного огня Эроса, потеряли магические симпатии и антипатии и стали «просто объектами», доступными формуляции и номинации — без эйдетических фенотипов или индивидуальных законов собственного бытия. Но каждый человек суть челнок ткацкого станка и не может сновать туда сюда в полной сумятице: ему необходимы какие-то вертикальные константы — небесные, родовые, племенные, социальные. Эффективность этих констант зависит от степени их вневременности и всеобщности. Школа Платона предложила в качестве таковых «благо», «справедливость», «любовь», «красоту», «гармонию». Однако спускаясь по вертикали от «формообразующего света» в «иное», от «благородства» к «вульгаризму» константы эти бледнеют и тускнеют. На стадии «лунного света» еще сохраняется «отражение традиции Интеллекта», повелительность воспоминания, «так надо» или «так заповедано предками». Божественность этих констант, исходящих от прогенитора Ураноса, еще встает ослепительной радугой над лунной ночью. Но сыновья уже давно спрашивают отцов: если данные константы божественны, то боги либо бессильны, либо покинули нашу обитель — земную стихию. Нам уже давно непонятны строки Агриппы д’Обинье: «Моя любовь не нуждается во взаимности, а потому огонь моей любви никогда не дает дыма». Нам, напротив, очень нужна взаимность, очень нужна собственность.

«Нисхождением в „иное“, — пишет Николай Кузанский, — объясняется переход индивидуального в общее, отчетливого в неотчетливое, света в тьму, тонкого в грубое, духа в тело». Добавим: настоящего момента — в прошлое и будущее, изобилия в лишенность, целого в части. Касательно последнего. Целое делает таковым качество или сумма качеств. Это нечто мгновенное, неуловимое, основное, вне причин и следствий, его нельзя наследовать, оно не генетично, не генотипично. Качество отвечает за индивидуальный фенотип, то есть за неповторимость какой-либо данности (человека, дерева, облака, события) во времени и пространстве. Признавать целое лишь суммой частей, вне категории совершенно непознаваемого качества, значит превращать это целое в собственную модель. Склеивать разбитую чашку, воссоздавать событие по его следствиям, судить человека по его поступкам, значит конструировать копии в лунной рефлексии. От диады «эйдос — форма» исходит качественное содержание данности, «вертикальная нить ткацкого станка», индивидуальный фенотип, который образует «избирательное сродство» магических резонансов или эйдетический ряд. Золото родственно в этом смысле солнцу, петуху, алмазу, льву; серебро, сапфир, топаз входят в свои эйдетические ряды. Здесь имеется в виду небесно-патернальное родство. Когда оное отсутствует, остается генетическая материальная субстанция, более или менее похожая на пракрити индуизма.